Море ясности

Володя осторожно погладил шлем, взял его в руки а хотел примерить, но в это время усатый вошел в комнату.

— Не озоруй, — сказал он хриплым шепотом, — видишь, человек отдыхает.

— Я тихо, — тоже шепотом ответил Володя и осторожно положил шлем на место.

Погрозив Володе толстым, черным от масла пальцем, усатый изо всех сил закричал:

— Юрка, подъем!

Летчик сейчас же вскочил с постели. Потягиваясь и зевая, он спросил:

— Как там, порядок?

Ничего не ответив, усатый вышел из комнаты.

Летчик засмеялся. Натягивая сапоги, он спросил:

— Напугал тебя механик?

— Да кто его боится-то!

— А я вот побаиваюсь, — признался летчик. — Ну-ка, дай шлемофон. Ты, наверное, летчиком хочешь стать?

— Нет. Космонавтом.

— Ого! Это, брат, не так просто. Ну, желаю удачи.

Он вышел. Володя бросился разыскивать свою одежду, боясь, что самолет улетит без него, а он так ничего и не увидит.

Натянул штаны и рубашку, всунул ноги в ботинки. Застегивать пуговицы и завязывать шнурки уже было некогда.

На крыльце сидела мама и, задумчиво глядя на Белку, лежащую у ее ног, куталась в чей-то чужой серый платок. Она незнакомым голосом спросила:

— Проснулся?

Но в это время самолет так взревел, что кругом все покачнулось и даже солнце задрожало в небе. Белка заскулила и прижалась к Володиным ногам. Самолет взревел еще раз и покатился по росистой траве, оставляя за собой две черные дорожки. Он бежал все скорее и скорее прямо на деревья, и вот он стремительно взмыл в ясное небо, косо развернулся и улетел спасать старые посадки.

Володя сказал:

— Летчика зовут Юра. Я с ним познакомился.

Мама промолчала. Она все куталась в чужой серый платок, как будто ей все время было холодно, несмотря на то, что солнце начало как следует пригревать. И лицо у нее было неподвижное, застывшее.

— А где все? — спросил Володя.

Мама тихо ответила:

— Уехали.

— На старые посадки?

— Да.

— А Снежков?

— А он их повез на своей моторной лодке.

И вдруг она сбросила платок, и лицо ее вспыхнуло. Она привлекла к себе Володю, обняла и горячо поцеловала в неумытые, не остывшие еще от сонного тепла щеки.

— Хочешь, у нас будет папа? — прошептала она и начала застегивать пуговицы на его рубашке.

Володя горячо задышал на мамины руки. Что они еще там надумали, пока он спал, до чего договорились?

— Никого мне не надо.

— А Снежкова? Знаешь, оказывается, он твой…

Она, наверное, хотела сказать, что Снежков Володин отец, но не сказала и прижала свои ладони к груди.

— Ладно уж, — проговорил Володя и отвернулся.

Мама покраснела и торопливо объяснила:

— То есть, он будет, как отец. Он тебя любит, и тебе будет хорошо.

— А тебе?

— И мне тоже. Давай завяжу шнурок.

— Я сам, — хмуро ответил Володя.

Опустившись на нижнюю ступеньку крыльца, он стал не торопясь шнуровать ботинки.

— Ну сам, так сам, — почему-то засмеялась мама.

Она погладила его давно не стриженный затылок, где уже закручивались темные завитки, и вздохнула. Отчего — тоже непонятно.

— Он тебя любит.

— А тебя?

Мама долго не отвечала. Она видела внимательный и вместе с тем осторожный, как у пугливой птицы, блестящий глаз сына, настороженно высматривающий каждое ее движение. Она знала — одним неверным словом, даже резким жестом можно спугнуть эту птицу. И тогда ничего не поправишь.

Наблюдая исподлобья, Володя увидел, как нежно алели мамины щеки, как неудержимо залил ее шею и уши жаркий румянец и как в глазах закипели слезы. И она дела, что сын заметил ее замешательство, и заставила себя улыбнуться в ответ на его настороженный взгляд, отчего улыбка получилась неестественной, а Володе она показалась загадочной.

— И меня, конечно, — ответила она.

Ей хотелось, чтобы ее ответ прозвучал просто и весело, но оттого, что она очень старалась, у нее получилось неестественно и вызывающе. От этого она смутилась еще больше.

А Володя все смотрел на нее, и она показалась ему сейчас необыкновенно красивой, похожей на ту девушку, которую он видел на афише около кино. Та девушка, как значилось на афише, имела прямое отношение к той запретной и стыдной любви, смотреть на которую не разрешалось детям до шестнадцати лет.

И он вспомнил разговор о любви с мамой и с Васькой Рыжим. Мама тогда не захотела ничего объяснить, а Васька не поскупился, все рассказал. И вот теперь, увидев красивую мамину улыбку, он вспомнил именно то, что объяснил ему Васька, и поэтому он отвернулся и жестко проговорил:

— Никаких нам любовников не надо.

Он ждал, что мама сейчас рассердится и накричит на него, но, к его удивлению, она звонко и, как ему показалось, весело рассмеялась. Она обеими своими горячими ладонями схватила его лицо и так сжала щеки, что у него смялись и вытянулись губы. Крепко поцеловав эти вытянутые губы, она, все еще продолжая смеяться, убежала в дом.

Володя посидел на крыльце, растерянно ожидал, что же произойдет дальше. Но дальше ничего не происходило. Стояла тишина, и он был один среди этой тишины.