Море ясности

И вот как-то вечером Еления пожаловалась маме:

— Косточки во мне гудят на разные голоса. Это уж к дождю.

— Да, это очень может быть, — ответила мама, — такой стоит зной. Даже листья в саду вянут, как осенью.

Володя не особенно верил в музыкальные способности старухиных косточек, потому что у нее всегда что-то шумело, гудело и переливалось. Он верил только своему капитану. Вот если он выйдет на палубу своего корабля, тут уж без ошибки можно утверждать — будет дождь.

Выбежав из ворот на улицу, откуда лучше виден отважный капитан, Володя остановился. Он увидел странную процессию.

Вдоль тротуара по самой его кромке шел высокий и с виду очень унылый человек. Несмотря на жару, он был в сером брезентовом плаще. Его голову прикрывала кожаная кепка, широкая и с острыми краями. Она была похожа на большую черную сковороду. На плаще, в самом низу, рыжело большое нефтяное пятно, напоминающее Каспийское море.

Человек все время вертел головой, жадно поглядывая по сторонам выпуклыми и тусклыми, как оловянные пуговицы, голодными глазами. Лицо его, покрытое густой сетью больших и малых морщин, было похоже на лист пожелтевшей измятой бумаги.

Все эти подробности сразу отметил Володя и подумал, что этому человеку наверное очень невесело живется на белом свете. Ему жарко, хочется есть — оттого он так и посматривает вокруг: чем бы тут поживиться. Но кругом стоят одни только прожаренные солнцем слепые дома.

Человек уныло тащился по размякшему асфальту в горячем плаще и чугунной кепке, а за ним, повизгивая, катилась тележка на двух высоких колесах. Бойко двигая босыми ногами, тележку тащил небольшой, но какой-то широкий и жилистый человек. Одет он в широкие грузчицкие порты, до того испачканные и потрепанные, что определить, из чего они сшиты и какого цвета был материал, уже не было никакой возможности. С плеч его на одной сохранившейся лямке свисала очень длинная майка, бывшая когда-то, может быть, голубой. Но возможно, что она была и красной. Сейчас этого уже не определить. Майка открывала его волосатую грудь, а подол ее трепетал при ходьбе где-то около самых колен. Полотняная панамка, какие летом носят интеллигентные бабушки, покрывала его голову.

Его босые ноги, открытая грудь и руки — все поросло густыми волосами. Небритое круглое лицо казалось мохнатым. Он был похож на большую обезьяну. Пот стекал по его лицу, плечам и груди, оставляя извилистые грязные дорожки. Блестящие капли пота, срываясь с его носа, падали на пыльный раскаленный асфальт и тут же испарялись с тихим шипеньем.

На тележке стояли фанерные чемоданы, перевязанные веревками, ремнями, проволокой, лежали пестрые узлы, полосатые перины, железные части кроватей, панцирная сетка, новая большая кадушка, в каких солят на зиму капусту, и другая кадушка, выкрашенная голубой краской. В голубой кадушке росла комнатная пальма. Под узорной сенью пальмы на самой вершине воза стояли две большие клетки с серыми и пестрыми кроликами.

Удивительно, как один небольшой человечек может тащить столько вещей, да в то же время еще бодро покрикивать хриплым голосом:

— Не тушуйся, хозяин! Культурно довезем.

Конечно, над забором сейчас же показалась огненная Васькина голова. Смешно двигая своей репкой, он дурашливо пропищал:

— Рикша!

За тележкой шли толстая женщина с очень белым лицом и тоненькая загорелая девчонка в новом красном платье. Она несла большую гипсовую собаку, прижимая ее обеими руками, как ребенка.

Женщина шла, спотыкаясь и покачиваясь, как слепая. На ней было надето тонкое желтое платье. Синее суконное пальто она несла на руке. Другой рукой она держала черный дождевой зонтик, загораживая от солнца свое лицо.

Было видно, что она умирает от жары.

А девчонка — Володя это сразу определил — была вредная. Она задирала широкий нос и при этом так презрительно щурила глаза, что казалось: она смотрит на окружающий ее мир своими круглыми ноздрями. Хотя гордиться ей было совершенно нечем. Платье на ней короткое, коленки острые, и загорелые ноги сплошь в белых царапинах. И шляпка на ней смешная: желтая, соломенная, с пучком тряпочных цветов. А из-под шляпки, как будто сделанные из той же соломы, торчат две жидкие косенки, завязанные розовыми бантиками. Один бантик развязался, и длинная ленточка подрагивает на ходу.

Словом, сразу видно, вредная девчонка, что она сейчас же и доказала.

Как только Васька пропищал на заборе, девчонка моментально опустила свой нос и звонко, на всю улицу рассмеялась:

— Какой рыжий! Смотрите, как петух!

— Малявка! — завопил оскорбленный Васька и для убедительности показал язык. — Э-э, малявка!

Володя тоже засмеялся. В самом деле, Васька, когда сидел на заборе, очень напоминал яркого петуха.

— Стой! — вдруг скомандовал унылый человек таким гулким басом, что Володе показалось, будто голос ударил из большой кадушки, стоящей на возу.

Голодным взглядом он осмотрел дом, Володю, рыжего Ваську и спросил:

— Чей дом?

— Наш, — ответил Володя.

— А вы-то чьи? — прогудел унылый человек, и не успел еще Володя ответить, как из калитки выбежала мама.

— Гурий Валерьянович?! — спросила она.