Море Имен

«Если это очередная параллель, – возник вдруг вопрос, – то почему эпоха другая? Откуда такое расхождение по времени, во много веков? И если здесь не было Ренессанса, Просвещения, технической революции, то откуда совпадение культур? Бывают, конечно, статичные культуры…» Алей напряг память, повторяя про себя рассказы Осени. Осень говорила о мирах с иной географией и иной историей, но во всех этих мирах существовал интернет. Иначе и быть не могло: сведения о чужих параллелях до сих пор получали благодаря совмещению интернетов. Само собой, множество миров, где Сети так и не изобрели или она имела принципиально другую архитектуру, в пересечение не входили.

Но почему монголы? Почему объединённая рать русских князей и битва у реки?

– Немяста, – прошептал Алей, в задумчивости играя прядями конской гривы. – Но ведь нет такой реки. Непрядва? Куликово поле? Мамай… Денислав Донской… это же не Летен Красноярский… а, чтоб его!

Глубоко потрясённый, Алей лёг на лошадиную гриву и обнял коня за шею, непринуждённо, будто делал это в тысячный раз. Белый жеребец мотнул головой и остановился, но Алей даже не заметил этого.

Мысли смешались, как люди и кони в отчаянной схватке. Алей перестал что-либо понимать. Он окончательно восстановил ход размышлений Улаана-тайджи и вспомнил истории о князе московитов, лютом Летене-Льде, из чьего черепа хан Гэрэл обещал сделать чашу и украсить её рубинами. Легко было опознать слово «Москва»: аналогии возникали как исторические, так и фонетические. Про первый, белокаменный Кремль в Листве Алей тоже помнил. Но остальное…

Всё это не лезло ни в какие ворота.

Такого мира быть не могло.

Кибитки уходили, дымы костров истаивали в разгорающемся сиянии утра. Солнечные лучи окаймляли края облаков розовато-золотистой тесьмой. Звенела мошка. Из края в край степи гулял вольный, лёгкий душистый ветер. Он доносил отзвуки конского ржания и блеянья овец. Серебряные волны ковыля отливали под ним сиреневым и нежно-зелёным цветом, как самый чистый металл.

Навстречу царевичу мчались, нахлёстывая коней, кэшиктэны, его телохранители и друзья.

Да, они знали, что нельзя тревожить его, когда он слушает голоса, но он задержался противу обыкновения, войско уходило, и кто-то решился отправиться на поиски… Не требовалось долгих гаданий, чтобы узнать, кому пришла в голову дерзкая мысль. Ирсубай-багатур скакал впереди, готовый принять на себя первый удар ханского гнева. На лице его сверкала улыбка. И в пирах, и в бою он улыбался одинаково лучезарно, весёлый и храбрый человек, преданный друг. Алей отстранённо улыбнулся ему в ответ.

– Саин-хатун послала нас! – издалека крикнул Ирсубай; это была неправда, и он знал, что царевич разгадает её.

– Шутник, – ответил царевич. Вышло чуть более грозно, чем он рассчитывал, и багатур приложил руку к сердцу, наигранно клянясь в правдивости своих слов.

Приблизились Ринчин и Шоно-мэргэн. Соловый конёк Ирсубая коротко заржал, мотая лохматой головой. Монгольских кровей, он был настолько ниже Алеева араба, что Алей смотрел на кэшиктэна сверху вниз. В бою кэшиктэны садились на рослых вороных лошадей, но в походе приберегали их, и только Ринчин выглядел сейчас так, как подобало воину сменной гвардии.

Ринчин с трудом удерживал бесящегося жеребца. Диво было, как этот спокойный, будто валун-одинец, и всегда рассудительный воин подбирал себе коней в противовес собственному нраву. «Смирная лошадь подо мной засыпает на ходу, – отвечал он на подначки Ирсубая, – рука устаёт работать камчой». Шоно-мэргэн на своей серой в яблоках кобыле объехал их полукругом и остановил лошадь за спиной у Алея.

Как всегда.

Так бывало уже тысячи раз. Алей узнавал жесты и выражения лиц, оружие и одежду, повадки коней. Одновременная привычность и непривычность происходящего поражала разум. Алей едва не физически чувствовал конфликт прерываний. Он впервые видел этих людей, но он же рос вместе с ними и учился воинскому искусству, доверял им свою жизнь и пил с ними на пирах. Он сватал Ирсубаю его жену и подарил Шоно кровную кобылу.

Ирсубай подъехал вплотную и сказал, понизив голос:

– Прекрасная Саин-хатун сердится, что ты, мой хан, оставил её одну этой ночью. Ты прав, я солгал. Она не хочет и слышать о тебе.

– Хороший друг знает о настроениях жён лучше мужа, – бесстрастно заметил Алей, но весёлый багатур только покатился со смеху.

Ринчин хладнокровно сказал:

– Войско уходит, мой хан. Теперь идти будем быстро. Великий хан велел стягивать отряды. Большая часть обоза останется позади. Твой отец разгневается, если ты пропадёшь в такую пору.

Алей промолчал. «Наш великий отец сам имеет привычку пропадать не вовремя», – рассеянно подумал он. Поддавшись веянию покоя, он смотрел вдаль, в тонкую полосу голубой дымки, где небо смыкалось со степью. Последние кибитки скрылись, и впору было решить, что нет там за нею никакого войска, и не было никогда…

– Где мой брат? – спросил Алей. – Как он?

– Как приказал великий, едет со своими наставниками, слушает об устроении земель и о походах Повелителя Сильных.