Море Имен

– Папа, – оторопело выговорил Алей, – ты о чём вообще?!

– О дакини, – как ни в чём не бывало пояснил Ясень. – Проводницы Нефритового Экспресса – дакини.

Алей отвёл взгляд.

Он толком не понимал, чьё это знание – Улаана ли, сведущего в мифологии буддизма, или его собственное, он и об этом тоже где-то читал… Дакини, буддийские богини-демоницы, невыносимо страшные обликом танцовщицы Пустоты, пожирательницы плоти. Они являются к ступившему на путь Просветления, чтобы помочь избавиться от иллюзий и от привязанности к сансаре, прекрасной сансаре, полной дождя и тумана, огня и железа, душистых цветов и сладкого женского смеха…

Проводницы Нефритового Экспресса.

– Там спальный вагон только один, – сказал Ясень. – Но когда они просыпаются, это становится неважно… Серебряные рельсы, яшмовые шпалы. В конце пути они идут прямо по пляжу Последнего моря. Как в Феодосии. Но я пришёл к выводу, что проще найти лоцмана и проплыть по Реке.

Алей кривовато ухмыльнулся.

– Дакини не выдают белья?

– И чая не приносят, – подтвердил Ясень. – Кстати, к вопросу избавления от иллюзий. Алик, ты должен был по крайней мере понять, что это всё ненастоящее.

Он широким жестом обвёл степь от горизонта до горизонта. Всё попало под этот простой и немыслимый приговор – небо, земля, трава, закутанная в туман река, тысячи людей и коней. Ясень стал серьёзен и спокоен, и озноб пробрал Алея до костей. Смутно вспоминались былые странные подозрения и неуместные догадки. Они подталкивали бы к выводу, наводили бы на мысли, если бы…

Нет.

Невозможно в принципе.

– Ненастоящее – в смысле майя-иллюзия? – на всякий случай уточнил Алей.

– Ненастоящее в прямом смысле. Настоящего кровопролития таких масштабов я бы, пожалуй, не осилил. Говорю же – я самый гуманный цивилизованный человек.

– Папа, – безнадёжно начал Алей, – но люди – живые…

– Хватит, – оборвал его Ясень. – Должен же хоть кто-то говорить с тобой не загадками, пусть это буду я. Ты в курсе, что вода Реки Имён по сути является информацией – символами, понятиями et cetera. Вода Моря Имён – тоже. И сами Река и Море суть символы. У символов есть воплощения. Поскольку Река и Море – обобщения высочайшего порядка, то их воплощения могут быть как реальными, как и мифологическими. Шаманская река Энгдекит, текущая из Верхнего в Нижний мир. Небесный и подземный Нил. Реальные Нил, Ганг, Хуанхэ, Волга. Само время, кстати, тоже проявление Реки Имён. У неё так много проявлений потому, что она ближе к вещному миру и к человеческому сознанию. Попасть к ней сравнительно легко. Море Имён неизмеримо дальше. Эта сущность – надчеловеческая. Нечеловеческая. Разные философские понятия вроде вечности и бытия – только её частичные проявления. Если при определённой подготовке можно поплыть по Нилу и доплыть до Небесного Нила, то попасть к Морю практически нереально. Единственное условно-доступное его воплощение – это Последнее море монголов. Римское Mare nostrum не годится. Я проверял.

Алей слушал молча. Что-то он понимал, что-то – нет, но недостающие детали одна за одной встраивались в систему.

Ясень замолчал и внимательно посмотрел на сына.

Алей глядел мимо отца – вдаль, в туман, туда, где голубовато-белая дымка незаметно переходила в облака. Странная иллюзия преследовала его: казалось, что земля под ногами греется и гудит. Там, внизу, мчались, медленно пробивая себе путь к поверхности, огненные и железные адские реки…

– Дойдя до Последнего моря, – сказал Алей, слыша себя будто со стороны, – ты попытаешься уплыть по нему в Море Имён?

– Не совсем так, – сказал Ясень. – Во-первых, я не попытаюсь, я уплыву. А во-вторых, ты поведёшь меня.

– А если я откажусь?

– С чего бы? – вдруг улыбнулся Ясень. – Можем Иньку с собой взять.

– Иньку мама ждёт. И друзья.

Ясень фыркнул.

– Ты о времени беспокоишься? Не беспокойся. Время здесь отдельное, можно подвинуть. Ну-ну-ну, Алик. Зря я тебя, что ли, тренировал?

– Так ты меня тренировал, – медленно проговорил Алей.

– А ты не догадался, что ли?

– Догадался, – соврал Алей и помрачнел, хотя более мрачным, казалось, стать было нельзя.

– Не грусти, – сказал ему невозможный и непостижимый отец, – а то прыщи будут. Слушай вот лучше. Эх, жаль, гитары нет!

И он негромко, вполголоса, запел: