Море Имен

Выскочив из теней проулка как рыжий чёртик, к Алею нёсся ошалелый Лёнька, лохматый, весь облезлый от солнца. Мальчик-морковка… Алей прикинул направление, заподозрил, что Лёнька дежурил у его подъезда и перепугался. До родителей-Комаровых ему дела не было, но самому Лёньке могло прийтись от них очень кисло. А то и приходилось уже. Сколько времени провёл Алей неведомо где? Осень сказала ему, какое сегодня число, но он успел забыть. «Вася говорил, что позвонит мне на следующей неделе, – вспомнил Алей, – значит, не больше недели потерял. Всё равно много».

Луша опередила хозяина, ткнулась мордой Алею в бедро, а потом поставила лапы ему на плечи. Тот едва увернулся от мокрого языка, отпихнул собаку и сурово сдвинул брови, уставившись на Комарова.

– Ты что, – поинтересовался Алей, – так и сидишь здесь? Меня дожидаешься?

Лёнька остановился, задыхаясь, согнулся, упёрся руками в колени.

– Ага, – выдохнул он и зачастил: – Алик, а ты где был? Ты к Иньке в лагерь ездил, да? А ты его не привёз? А ему там нравится, да, там хорошо? Алик, а там телефона нет, что ли? Там телефоны отбирают? Почему он мне не звонит?

Алей прикрыл глаза. Он хотел остаться спокойным и благожелательным, чтобы не пугать Лёньку, но не сумел: скривился, оскалился, отвернул лицо. К досаде и бессилию теперь добавился стыд. Не смог. Не справился. Не вернул маленькому часовому его знамя, его лучшего друга…

– Да, – через силу соврал Алей, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – там отбирают телефоны.

Лёнька выпрямился и повесил голову. Сжал кулаки. И уже не понял, не увидел Алей – почувствовал и прочитал, точно отсканировал, что Комаров стиснул зубы и подавил гневный вздох. Испытание, выпавшее на долю друга, он переживал так, будто сам был там, в мрачном полувоенном лагере. Не мог помочь другу Лёнька, но не мог и остаться равнодушным.

Он посмотрел на Алея исподлобья, бледными и строгими взрослыми глазами.

– Там плохо, да? – спросил он. – Алик, ты почему его не забрал тогда? Ты обещал.

У Алея пересохло во рту. Он не знал, что ответить.

Летен заглушил мотор по второму разу, вышел из машины и встал у Алея за спиной. Алей беспокойно оглянулся. Мурашки побежали между лопаток.

– Тебя Лёней зовут? – вполголоса спросил Летен. Алей заметил, как Комаров бессознательно выпрямился, расправил плечи. Ни дать ни взять мальчишка из гайдаровских повестей – перед фронтовиком.

– Клён Комаров, – отрывисто сказал Лёнька, пожирая Летена глазами.

– А я Летен Истин. Дядя Летя. Иди сюда, Клён, слушай, – Летен мягко отодвинул Алея в сторону.

Лёнька шагнул вперёд, как из строя.

– Иней, друг твой, – серьёзно сказал Летен, – ни в каком не в лагере. Он попал в беду.

Лёнька раскрыл рот и тут же захлопнул. Сглотнул.

– Мы с Аликом, – продолжал Летен, – делаем всё, чтобы его выручить. Но это очень трудно.

Запоздало Алей понял, что магнетическая воля Летена и его подчинила себе. Критическое восприятие притупилось. «Не надо Лёньке этого говорить! – запаниковал он. – Лёнька же болтун! Растрясёт по всему району! Всех напугает и сам себя напугает…» Но прервать Летена он не мог. Не сейчас.

Жалко и жутко было смотреть, как сереет Клён под веснушками. И всё же спокойная сосредоточенность взрослого передавалась ему. Алей впервые видел Лёньку таким внимательным. Втолковывая Комарову математику, он никогда не мог добиться, чтобы Клён слушал его – так.

– Мы очень старались, но потерпели поражение, – сказал Летен Клёну. – Так бывает. Мы обязательно выручим Инея. Веришь?

Лёнька моргнул. На выцветших морковных ресницах закипали слёзы.

– Верю, – без голоса ответил он и прибавил: – С-спасибо, дядя Летя.

– А теперь самое важное, – сказал Летен и присел на корточки. – Лёня, чем больше людей об этом знает, тем хуже наше дело. Ты уже понял, что все стараются молчать. Даже Алик. Я верю, что ты не подведёшь нас. Никому не скажешь ни слова. Условимся, что Иней сейчас в летнем лагере и ты не беспокоишься о нём. Хорошо?

– Клянусь! – торопливо выпалил Лёнька, прижал руки к груди, шагнул вперёд, но Летен двинул ладонью в воздухе и покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Дай честное слово.

И Алей не поверил глазам: круглое лицо Лёньки стало вдруг безмятежно-спокойным и даже весёлым. Клён смахнул слёзы, улыбнулся и твёрдо ответил:

– Честное слово.

Летен молча встал, протянул руку и крепко пожал маленькую веснушчатую ладошку.

– А теперь, – сказал он, – иди домой. Мама заждалась к обеду, наверное.

Лёнька переступил с ноги на ногу, поморгал, кивнул и, не попрощавшись, забыв об Алее, побежал обратно в проулок. Немного растерянная Луша вывалила язык, уставившись вслед хозяину, и скоро галопом понеслась за ним.

– Летен, зачем ты ему рассказал? – выговорил Алей, когда к нему вернулся дар речи. – Он маленький ещё. Он болтун. Он забудет про это честное слово…

– Нет, – сказал Воронов всё с той же серьёзностью, глядя в ту сторону, где скрылся Лёнька. – Не забудет. А врать никому не надо, ни маленьким, ни большим.

Алей посмотрел на Летена искоса и улыбнулся одной стороной рта, произнеся:

– Умалчивать.

Воронов, холодный, пожал плечами.

– Умалчивать можно.