Море исчезающих времен

Перед вторым завтраком он, как всегда, играл с доном Максимо Гомесом. Старик Хакоб и представить себе не мог противника более гуманного, нежели человек, который целым и невредимым вышел из двух гражданских войн и всего-навсего потерял один глаз в третьей. Он намеренно проиграл одну партию, чтобы тот сыграл с ним вторую.

– Скажите мне одну вещь, дон Максимо, – спросил его старик Хакоб, – вы могли бы похоронить вашу жену заживо?

– Разумеется, – отвечал дон Максимо Гомес. – У меня рука не дрогнула бы, можете мне поверить.

Старик Хакоб удивленно смолк. Затем, потеряв шашки, занимавшие наиболее выгодные позиции, вздохнул:

– Дело в том, что, похоже, Петра скоро помрет.

Дон Максимо Гомес и бровью не повел.

– В таком случае, – сказал он, – я не вижу необходимости хоронить ее заживо.

Он «съел» две шашки и прошел в дамки. Потом поглядел на противника глазами, в которых заблестело что-то, похожее на слезы.

– Что с ней?

– Ночью она почуяла запах роз, – пояснил старик Хакоб.

– Ну, тогда у нас должна помереть половина деревни, – заметил дон Максимо Гомес. – Сегодня утром я только об этом запахе и слышу.

Старику Хакобу пришлось сделать огромное усилие, чтобы, снова проиграв партию, не обидеть его. Он убрал стол и стулья, запер лавочку и начал разыскивать по всей деревне человека, который почуял запах роз. В конце концов, положиться тут можно было только на Тобиаса, так что старик Хакоб попросил его зайти к нему, сделав вид, что встретились они случайно, и обо всем рассказать его жене.

Тобиас так и сделал. В четыре часа он, нарядный, как человек, который собирается нанести визит, появился в галерее, где супруга старика Хакоба проводила вторую половину дня, готовя для мужа костюм вдовца.

Вид у Тобиаса был столь загадочный, что женщина так и подскочила.

– Господи! – воскликнула она. – А я было подумала, что это архангел Гавриил!

– Обратите внимание: это не он! – сказал Тобиас. – Это я; я пришел, чтобы рассказать вам кое-что.

Она поправила очки и снова принялась за работу.

– Я знаю, в чем дело, – сказала она.

– А вот и нет, – отвечал Тобиас.

– Я знаю, что сегодня ночью ты почувствовал запах роз.

– Откуда вы знаете? – в отчаянии спросил Тобиас.

– У человека в моем возрасте столько времени для размышлений, что в конце концов, он становится ясновидящим, – ответила Петра.

Старик Хакоб, который приложил ухо к перегородке, отделявшей галерею от помещения позади лавки, вздрогнул от стыда.

– Что это тебе взбрело в голову, жена! – крикнул он через перегородку. Он вошел в галерею. – Речь идет вовсе не о том, о чем ты думаешь!

– Этот паренек все сочиняет, – сказала она, не поднимая головы. – Ничего он не почувствовал.

– Это было часов в одиннадцать, – сказан Тобиас, – я еще испугался крабов.

Петра закончила починку воротничка.

– Сочиняешь! – Она стояла на своем. – Всем известно, что ты врунишка. – Она перекусила нитку и посмотрела на Тобиаса поверх очков. – Одного не понимаю: как это ты взял на себя труд смазать кожу вазелином и почистить ботинки, – не иначе как для того, чтобы выразить мне свое неуважение.

С тех пор Тобиас начал наблюдать за морем. Он повесил гамак в галерее, ведущей в патио, и проводил ночи в ожидании, пугаясь того, что происходит в мире, когда люди спят. Много ночей подряд он слышал отчаянное царапанье крабов, старавшихся подняться по подпоркам, но это продолжалось столько ночей, что они наконец устали. Он узнал, как спит Клотильде. Обнаружил, что ее храп, похожий на визжание флейты, становился все пронзительнее по мере того, как наплывала жара, и в конце концов превращался в один-единственный слабый звук, нарушавший тишину июльской спячки.

Вначале Тобиас наблюдал за морем так, как это делают те, кто хорошо его знает, – устремив пристальный взор в одну точку на горизонте. Он видел, как оно меняет цвет. Видел, как оно тускнеет, становится пенистым и грязным и изрыгает отбросы, когда ливни вызывают у него бурное пищеварение. Мало-помалу Тобиас научился наблюдать за ним так, как это делают те, кто знает его отлично, – даже не глядя на него, но не забывая о нем и во сне.

В августе жена старика Хакоба умерла. Когда рассвело, она лежала на кровати уже мертвая, и ее, как и всех покойников этой деревни, пришлось опустить в море без цветов. А Тобиас продолжал ожидать. Он ждал так страстно, что это превратилось у него в способ бытия. И вот однажды ночью, когда он дремал в своем гамаке, он понял, что в атмосфере произошла какая-то перемена. Задул порывистый ветер – такой ветер поднялся, когда японское судно выбросило у входа в порт груз гнилого лука. Запах ощущался все сильнее, он не исчезал до рассвета. И только когда у Тобиаса возникла уверенность, что он может схватить его и показать Клотильде, он соскочил с гамака и вошел в комнату, где она спала. Ему пришлось долго будить ее.

– Вот он, – сказал Тобиас.

Клотильде пришлось отгонять запах руками, словно летающую паутину, чтобы суметь приподняться. Затем она снова рухнула на свое убогое ложе.

– Будь он проклят! – сказала она.