Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)

Он ответил: «Есть несколько блядей, тут вокруг тусуются, надо знать таксиста или как-то, а еще лучше – тут в городе есть кошак один, из Фриско, Джим, он тебе покажет, на каком углу и что делать» поэтому в тот вечер мы с Джимом-художником выходим и становимся на углу, и само собой вскорости подваливают две женщины в чадрах, тонкие хлопковые вуальки рты закрывают и носы до половины, видны у них только темные глаза, и в длинных развевающихся одеяньях, и видно, как туфли у них одежду рассекают, и Джим поймал такси, которое там ждало, и отправились мы на домовуху, которая была с патио (моя) с патио, выходящим на море и шерифский маячок, что все включался и включался, по кругу да по кругу, мигал мне в окно время от времени, пока, наедине с одним из таинственных этих саванов, я смотрел, как покров свой и вуаль она откинула, и увидел совершенную маленькую мексиканскую (или, то есть арабскую) красотку, совершенную и смуглую, как тот старый октябрьский виноград и, может, как дерево Эбена, и повернулась ко мне, разомкнув губы любопытственным «Ну и чего ты стоишь там?» поэтому я зажег свечу у себя на рабочем столе. Когда уходила, она спустилась со мной туда, где некоторые мои связники из Англии и Марокко, и США все дули самодельные трубки опия и пели старую песенку Кэба Кэллоуэя «Я посмолю чернушку добела». – На улице, когда садилась в такси, она была очень вежлива.

Оттуда я потом поехал в Париж, где мало чего происходило, если не считать самой красивой девушки на свете, которой не понравился мой рюкзак за спиной, да и все равно у нее была свиданка с парнем с мелкими усиками, который стоит рука в боковом кармане с ухмылкой в ночноклубной киношке Парижа.

Ух – а в Лондоне что я вижу, как не прекрасную, небесно красивую блондинку, стоящую у стены в Сохо, подзывая хорошоодетых мужчин. Много грима, с синими тенями у глаз, самые красивые женщины на свете определенно англичанки… если вы, как я, не предпочитаете смуглых.

Но в Марокко были далеко не только прогулки с Барроузом и бляди у меня в комнате, я сам по себе уходил в дальние походы, хлебал «Чинзано» в кафе на тротуарах solitaire[51], сидел на пляже…

По пляжу шли железнодорожные рельсы, что приводили поезд из Касабланки – я, бывало, сидел в песке, глядя на чудных арабских тормозных кондукторов и их смешную маленькую Железную Дорогу Си-Эф-Эм (Central Ferrocarrill Morocco). – У вагонов колеса были со спицами, не сцепки, а просто буфера, двойные цилиндрические буфера с каждой стороны, а вагоны друг к другу привязывались посредством обычной цепи. – Сигналист подавал сигналы обычным гусем, рукой показывал стоп-машина и путь-свободен, а еще у него был тонкий пронзительный свисток, и орал он по-арабски, харкая-горлом, заднему кондуктору. – У вагонов ни ручных тормозов, ни скоб-лесенок. – Жуткие арабские бомжи сидели в угольных бункерах, пока ими маневрировали взад-вперед по сортировочной горке на песчаном морском побережье, рассчитывая доехать до Тетуана…

На одном тормозильщике феска и баллоны-панталоны – Я так и представлял себе диспетчера в полной мантии Джалабы, сидящего у телефона с трубкой гашиша. – Но у них был хороший маневровый Дизель, с офесканным машинистом внутри у дросселя и знаком на борту локомотива, гласящим DANGER A MORT (Смертельная опасность). – Вместо ручных тормозов они бегали, спеша в развевающихся одеяньях, и отпускали горизонтальный брус, который тормозил колеса тормозными башмаками – это было безумие – они чудодейственные просто были железнодорожники. – Сигналист вопил «Thea! Thea! Mohammed! Thea!» – Мохаммедом был старший кондуктор, он стоял на дальнем краю песка, печально глядючи. – Между тем овуаленные арабские женщины в длинных Иисусовых одеяньях слонялись вокруг, собирая куски угля у путей – к вечерней рыбе, к ночному теплу. – Но песок, рельсы, трава, были так же вселенски, как Южная Тихоокеанская… Белые одежды у птичьего песка железной дороги синего моря…

У меня была очень приятная комната, как я говорил, на крыше, с патио, звезды по ночам, море, молчание, французская квартирная хозяйка, китайская экономка – шести-и-семь-футовый голландец-педераст, живший по соседству и приводивший каждую ночь к себе арабских мальчиков. – Никто мне не докучал.

Паром из Танжера в Альхесирас был очень печален, потому что весь освещен так весело ради ужасного предприятия перебраться на другой берег. —

В Медине я нашел спрятанный испанский ресторан, где подавали следующее меню за 35 центов: один стакан красного вина, креветочий суп с мелкой лапшой, свинина в красном томатном соусе, хлеб, одно жареное яйцо, один апельсин на блюдце и один черный кофе-эспрессо: руку дам на отсечение. —