Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)

На востоке солнце послало вперед своих розовых вестников, их длинная полоса простиралась до судна, словно розовый ковер для Нептуна. Уэсли облокотился на метлу и с глубоким молчаливым любопытством стал выглядывать восход. Он видел восход везде, но нигде тот не расцветал с таким неограненным великолепием, как в Северной Атлантике, где пронизывающий холодный океан и обжигающие ветра окрашивали юный солнечный свет в простые оттенки – холодная роскошь, затмеваемая лишь дальше к северу. Он видел дикие краски норвежского Нордкапа, но здесь, у верхней оконечности Мэна, в восходе больше теплого винного блеска, гуще мешаются Юг и Север.

Уэсли прошел вперед и глубоко вдохнул просоленный ветер. Он радостно ударил себя в грудь и помахал метлой, а поскольку вокруг никого не было, проскакал на метле по палубе, будто радостная ведьма.

Вот оно! Этот воздух, эта вода, слабое покачивание судна, и целая вселенная ветра уносит и поглощает дым «Вестминстера», и барашки вспыхивают зеленым, синим и розовым в первобытном утреннем свете, и этот многоликий океан вверх, вниз и повсюду в невообразимой панораме расплескивает свою очищающую силу.

Уэсли остановился у мостика и понаблюдал за эсминцем впереди. Приземистый силуэт грозно крался по волнам, мачты слегка покачивались туда-сюда, пушки указывали то выше, то ниже горизонта, словно ничто не могло укрыться от их прицела.

Уэсли отложил метлу и прогулялся по палубе. Он нашел жестянку с маслом и сходил проверить шкивы шлюпок. Когда он встал на колени, чтобы смазать один шкив, в рубке на мостике прозвонил колокол. Ветер быстро унес звон.

– Бррринг, бррринг… – причудливо передразнил Уэсли. – Музыка для моих ушей, черт бы меня взял.

Через пять минут над горизонтом появилось солнце – розовый холм, что тихо всплывал командовать новым днем. Ветер, казалось, почтительно замялся.

Уэсли закончил работу на палубе и спустился по трапу ниже; напоследок вдохнул воздуха и толкнул дверь у миделя. Когда он прошаркал на камбуз, Глори уже стряпал завтрак.

– Утречко, – прогудел Глори. – Если за завтраком, сидай ждать!

– Я только за кофе, папаша, – улыбнулся Уэсли.

Глори замурлыкал блюз, а Уэсли налил себе горячего кофе.

– Откуда ты? – спросил Уэсли, направляя в чашку струю сгущенного молока.

– Ричмонд! – прогудел Глори, вытаскивая изо рта трубку. – Как смылси из Ричмонда, никакой туфты.

Уэсли помешал кофе.

– Я однажды работал на стройке под Ричмондом.

– Ричмонд! – пропел Глори. – Мой город, мужик. Из-за бабы свалил, во чё!

Вошел матрос и открыл иллюминаторы; с порывом соленого бриза в камбуз хлынул розовый свет.

Глори посмотрел в иллюминатор и медленно покачал головой, как огромный лев.

– Никакой туфты, как из Ричмонда смылси, – низко простонал он. – Паршивая была туфта!

– Что твоя баба сделала? – спросил Уэсли.

– Мужик, ничё она не делала… Все старый Глори понаделал. Все ее деньги прошляпил в крэпс.

Уэсли затрясся в беззвучном хохоте. Глори ткнул громадным пальцем ему в грудь:

– Мужик, думашь, я там торчать буду, покудова она мне брюхо не вспорет?

– Нет, сэр!

– Вот то-то и оно-то! Смылси себе из Ричмонда и пошкандыбал на север в Ну-Ёк. Работал там на УОР[37] и в ресторациях, и, мужик, чуть что, я им паршивый бабский блюз мастырил. – Глори утробно рассмеялся. – Кумекал, мож, назад в Ричмонд, но кишка тонка… в моря пошел!

Уэсли молча потягивал кофе.

– Все, – запел Глори громовым басом, – хотят попасть в рай… но никто не хочет умирать!

– Как ее звали? – спросил Уэсли.

Глори пихнул сковородку с беконом в духовку и пинком закрыл дверцу.

– Луиза! – простонал он. – Луиза… казистей девчоночки я не знал. – Он запел, разбивая яйца для омлета в сковороду: – Лоиза, Лоиза, казистей девчоночки я не знал, хммм, за-ради Лоизы я из Чикаги поперся аж в Кейп-Корал… ну-кась, Лоиза, ты что же такое со мною творишь? Хммм? Теперь у тебя завелси другой, и ему мою любовь ты даришь – как и мне, – что ж ты это, Лоиза, дело так не пойдет… сама понимаешь, Лоиза, не выйдет любить меня и другого по-очеред… хммм…

Его голос оборвался, спикировав в тремоло.

– Южный блюз, мужик, – сказал Уэсли.

– Ричмондский блюз! – прогудел Глори. – Я, бывало, пел «Луизу» весь денек против бильярдной… а ночью к Луизе волокся. Мужик, видал когда Виргинию весной, мм?

– Ну еще б я не видал, – сказал Уэсли.

– Водил когда свою бабу под ивы, в ночь под небом, сверху жирная лунища пялится, а у тебя еще джина бутыль, мм?

– Еще б не водил!

– Врубаешься, мужик! Чё ж я те болтать-то буду? – прогудел Глори.

– Нечего, сэр!

– Ху-ху-ху! – взвыл Глори. – Сволоку задницу с корыта энтого и вернуся в Ричмонд… Оп-па! Наново на юг пошкандыбаю!

– Я с тобой, мужик! Завалимся с ричмондскими мамочками недельки на три!

– Да! – прогромыхал Глори. – Я возьму девчоночку свою Лоизу, а ты по улицам потопчешься и подклеишь кого.

– Черномазый! – воскликнул Уэсли, хлопая Глори по спине. – Нам с тобой светят три недели на пляже Ричмонда…

– Ху! – кричал Глори. – Да я, пацан, в норку залезу хоть прям счас!