Море — мой брат. Одинокий странник

Уэсли не был особо пьян: он успел поглотить пять стаканов пива и, с тех пор как подсел к компании в кабинке, пять стаканчиков чистого джина, за который охотно предложил заплатить Эверхарт. Но атмосфера бара, густой дым, запах всевозможного крепкого спиртного и пива, гвалт и постоянный громкий бит из патефона-автомата затуманили рассудок юноши, медленным, бессмысленным, экзотическим ритмом вогнав его в приглушенную покорность. Этого хватило, чтобы Уэсли фактически опьянел; обычно он мог выпить куда больше. Понемногу в конечностях стало покалывать, а голова то и дело раскачивалась из стороны в сторону. Голова Полли потяжелела на его плече. Уэсли, по своему пьяному или, во всяком случае, почти пьяному обыкновению, хранил теперь молчание – упрямое, как и невозмутимость, его сопровождавшая. Итак, пока Эверхарт говорил, Уэсли слушал, но предпочел делать это в полном неотзывчивом безмолвии.

Эверхарт, теперь довольно опьяневший, только и мог, что говорить; и он говорил, хотя публика его, казалось, больше тщилась сохранять нелепую серьезность пьяниц. Никто не слушал, кроме разве что Уэсли с его окольной манерой; одна девица заснула.

– Что я говорю им, когда они интересуются, чем хочу заниматься по жизни я? – нараспев спросил Эверхарт, обращаясь ко всем с чрезвычайной искренностью. – Я говорю им только, чего делать не буду; что до остального, я не знаю, а потому не говорю.

Эверхарт поспешно осушил стакан и продолжил:

– Мое знание жизни исключительно негативно: я знаю, что неправильно, но не знаю, что хорошо… не поймите меня превратно, парни и девушки… Я не говорю, что хорошего нет. Понимаете, хорошее для меня означает совершенство…

– Заткнись, Эверхарт, – пьяно вставил Джордж.

– …а зло или несправедливость означают несовершенство. Мой мир несовершенен, в нем нет совершенства и, таким образом, нет настоящего добра. И я меряю вещи в свете их несовершенства, или неправильности; на этом основании я могу сказать, что не хорошо, но отказываюсь рассуждать о том, что, предположительно, хорошо…

Полли громко зевнула; Уэсли поджег новую сигарету.

– Я не счастливый человек, – сознался Эверхарт, – но я знаю, что делаю. Я знаю, что знаю о Джоне Донне и барде с берегов Эйвона; я умею объяснить студентам, о чем там речь. Я даже рискну сказать, что полностью понимаю Шекспира, – он, как и я, сознавал несовершенство острее, чем обычно подозревается. Мы согласны по поводу Отелло, который, если бы не природная доверчивость и наивность, нашел бы в Яго безобидную и мелкую злобу термита, слабую, беспомощную и равно неуместную. А Ромео с его капризным нетерпением! А Гамлет! Несовершенство, несовершенство! Тут нет хорошего, нет оснований для добра и нет оснований для морали…

– Хватит скрипеть мне в ухо! – прервал его Джордж. – Я тебе не тупой студент.

– Ля-ля! – добавила одна девушка.

– Да! – воскликнул Эверхарт. – «Высокие упования по ничтожному поводу»! Шекспир сказал это в «Бесплотных усилиях любви» [sic][8]. Да! Вот оно! Ничтожный повод и люди со своими высокими упованиями… но, парни и девушки, не могу жаловаться: у меня хорошая должность в универе, как мы его называем, и счастливо живу с престарелым отцом и импульсивным младшим братом в удобной квартире; я ем регулярно, хорошо сплю, пью достаточно пива, читаю книги и посещаю культурные мероприятия во множестве, и я знаю кое-каких женщин…

– Да ну! – крикнул Джордж, склонив голову, дабы поспать во время монолога.

– Но это все не по делу, – рассудил Эверхарт. – Революция пролетариата – вот и все, что существует сегодня, а если не она, то нечто родственное ей – социализм, международный антифашизм. Протест всегда был с нами, но сейчас мы видим его в действии. Мир этой войны начертает свои письмена фейерверками… есть два определения послевоенного мира: хороший мир и благоразумный мир. Благоразумный мир, как мы все знаем, есть мир делового человека, но тот, конечно, хочет, чтобы благоразумный мир основывался на американских традициях, – он же деловой человек, он в деле! Вот что упускают радикалы: они забывают, что деловой человек зависит от бизнеса, как радикалы зависят от частной поддержки… разлучите их – и два класса исчезнут как класс. Деловой человек тоже хочет существовать – но, естественно, он склонен существовать за чужой счет, так что радикалы не полностью слепы. Хотел бы я знать: если радикалы не одобряют экономику либерализма, или политику невмешательства, или частное предпринимательство…

– Или что угодно! – добавил Джордж.