— Кристабель! — От одного голоса майора и испуганного выражения его лица Рэмси уже стало плохо.
Кейлин Соренсен укладывала дочь в постель, настойчиво повторяя ее имя, но та ни на что не реагировала. Руки и ноги девочки безвольно свисали, как у тряпичной куклы, глаза закатились, видны были только белки. На кровати, рядом с ногами Кристабель, лежали черные солнечные очки.
— Это его работа! — голосом разъяренной фурии прошипела миссис Соренсен. — Это чудовище — и он делал вид, что просит нашего разрешения.
— Я вызову врача, — сказал ее муж, потом повернулся к Рэмси, со странным сконфуженным лицом. — Можно ли вызывать врача?
— Подожди… не делай ничего. Жди! — Рэмси бросился к своей комнате, потом сообразил, что может позвонить со стенного экрана и не рисковать отсоединиться от Ольги. Он пролаял номер, надеясь, что правильно его запомнил. — Селларс! Ответьте мне!
— Кристабель в коме, черт побери! В коме Тандагора!
— Не спрашивайте меня — она лежит на кровати. Родители только что нашли ее. — Он попытался обдумать то, что произошло. — И рядом с ней лежат какие-то солнечные очки…
И он исчез.
Соренсены остались в спальне, молча баюкая неподвижное тело своей дочки. Рэмси, несмотря на смутное чувство вины, или, возможно, из-за него, больше не мог ждать.
Он включил блокнот, чтобы поговорить с Ольгой, и сидел, спрашивая себя, должен ли он рассказать ей о том, что здесь произошло. Но, быть может, она в том же положении, в котором он оставил ее — не хочет ни говорить, ни слышать. Он глядел на экран, мысли беспорядочно метались в голове, и он не сразу осознал то, что видит.
Крышки двух маленьких контейнеров поднимались — медленно и, по видимому, совершенно бесшумно. На мгновение Рэмси охватил почти сексуальный ужас, он почувствовал себя таким же беспомощным, как в детстве, в темном зале кинотеатра. Корабль пришельцев, дверь открывается, что-то выходит наружу — что теперь будет?
Но это не кино. Реальность.
Из ближайшего контейнера показалась фигура, омытая дымным светом, лившимся из-под крышки контейнера, и начала вытаскивать себя наружу.
Линия к Ольге была открыта и Рэмси закричал что было сил, но Ольга не собиралась принимать его звонок. Он мог только опять и опять выкрикивать ее имя, пока невероятно жирный голый человек выбирался из сверкающего контейнера.
ОНА надела книгоочки. За линзами была хорошая и уютная темнота. Она слышала мать, говорящую о чем-то в другой комнате. Мамочка действительно разозлилась — на мистера Селларса, на папочку, даже на мистера Рэмси, который, насколько она видела, вообще ничего не делал.
В темноте было хорошо. Хотела бы она иметь такие очки и для ушей.
— Расскажите мне сказку, — сказала она очкам, но ничего не произошло. Линзы остались черными. Не было даже сообщения от мистера Селларса. Он опечалил ее — был таким усталым и больным. Она почти хотела, чтобы папа и мама ничего не знали о ее секретиках — о том, как она ходила к нему в гости, помогала ему во всех делах, как он называл ее "малышка Кристабель".
Их секретное слово.
— Румпельштильцхен, — громко сказала она. В ту же секунду перед ее глазами расцвел свет.
— Где ты? — спросила она, но голос говорил, не слыша ее. Еще одно записанное сообщение, как и первое.