Поднимаясь на лифте вверх, она ощутила себя ужасающе свободной. Вся ее жизнь была ложью. Она построила ее на лжи. Все эти годы, пока она развлекала детей и горевала над своей потерей, ее собственный ребенок был жив — и страдал так, как не страдало ни одно живое существо.
— Не испугаюсь, — прошептала она. — Только не его.
Когда ее сын наконец пришел, она не услышала, но почувствовала его — крошечное созвездие огоньков, поднявшееся из невообразимых глубин, устремилось к ней через невообразимое расстояние. Он пришел как стая птиц, птичек-теней, щебечущих и плавающих в том, что было растерянностью и страхом.
— Я здесь, — нежно сказала она, очень нежно. — О, мой малыш, я здесь.
На дверь заброшенного дома обрушились удары, кошмарная парочка пыталась выбить засов. Ольга переходила из комнаты в комнату, уходя в глубь дома, пока не оказалась в спальне девочки. Она села на пыльное покрывало под полкой со старыми большеглазыми куклами.
— Я здесь, — опять сказала она.
Пришли голоса, те самые, которые она слышала во сне, хаотический шепот, стон, плач и смех хора детей. Они распухали, из ручейка превратились в реку, крутились и вились, пока не слились в один совершенно нечеловеческий голос.
Она его чувствовала, всего, хотя уши смутно отметили треск входной двери, сбитой с петель. Мгновением позже она услышала в холле радостно-пьяные крики толстяка и резкий голос его худого приятеля.
— Я здесь, — прошептала она. — Они забрали тебя от меня. Но я никогда не забывала тебя.
— Я знаю, мой маленький. Но не надолго.
— Ты здесь! — Голос толстяка был уже за ванной, крошечная задвижка остановит их всего на несколько секунд.
В ухе заскрипел испуганный голос.
Она рассердилась на него за вторжение, но потом напомнила себе — Катур Рэмси находится в другом мире, мире живых. Там все иначе.
— Подождите немного, мистер Рэмси, я заканчиваю дело, порученное мне мистером Селларсом. — Она отсоединилась от него и встала. — Я здесь, — уверила она одинокое огромное существо. — Я никуда не уйду. Но ты должен дать им помочь тебе, мой замечательный ребенок. Ты чувствуешь, как кто-то пытается добраться до тебя? Дай ему то, что он хочет. — Она почувствовала себя виноватой, ненавидя себя за то, что должна была использовать последние несколько мгновений материнской любви таким образом, должна была манипулировать собственный ребенком, который ничего не знал, но она обещала. Она еще должна была немного этому живому.
— Он хочет спасти всех, кого сможет. А потом тебе больше будет не о чем беспокоиться.
Дверь ванной затряслась и начала раскалываться.
Она выдохнула. Все обязательства выполнены. Воспоминание, давно похороненное, очень болезненное, вплыло на поверхность. — У тебя есть имя, мой малыш, ты знаешь? Нет, конечно нет, откуда — но у тебя есть имя. Твой отец и я, мы выбрали его для тебя. Мы собирались назвать тебя Дэниел.
Долгое мгновение молчания. —
— Да, Дэниел, по имени пророка, который сохранил свою веру даже во логове львов. Но не бойся — львы больше не сделают тебе больно.
— У тебя оно есть. — Говорить было трудно. Слез не было, только сухое онемение, что-то за болью. — Я собираюсь увидеть тебя, сейчас.
Она открыла дверь, и толстый с тонким отпрянули назад, удивленные, но не собиравшиеся упускать добычу. Она подняла руки, показывая, что они пусты.
— Я думаю, что есть кое-что, что вы должны увидеть, — сказала она и молча прошествовала мимо них в гостиную. Два мокрых голых мужчины в изумлении уставились на нее. Руки тостяка дернулись, но она уже прошла мимо. Они посмотрели друг на друга, потом повернулись и последовали за ней через гостиную, за порог.
— То есть вы решили сделать что-то разумное? — начал тонкий.
— Мистер Рэмси, вас механический друг, агент, может открыть окно на этом этаже? — спросила она. — Что-то такое большое, что можно увидеть из двери дома.
— Просто сделайте, пожалуйста.