Море серебрянного света

— Не отец! — простонал голос. — Не отец!

— О чем ты говоришь? — Семейное сходство налицо, хотя жестокие ястребиные черты лица Жонглера в его дочери стали более мягкими и нежными. — Я не понимаю…

—  Пожирает детей, — опять простонал голос. Жонглер. Грааль. Помоги им. Слишком много боли. И… — Квадраты замигали быстрее, пока не превратились в почти осязаемую вспышку света. Пол беспомощно глядел на экран. —  Всех детей…

Свет замигал еще быстрее, стал очень ярким и ему показалось, что стена комнаты исчезла. Каким-то образом он упал в этот свет, в бесконечное сияние, призрачный голос оказался везде, могучий и потерянный.

Грааль. Пожирает детей. Так много!.. Делает им больно!

Он горел, как в огне, но ничего не мог сделать, потому что свет пронизывал его, лился сквозь него и сжигал его глаза; мозг превратился в кусок чистого кристалла. Начали появляться лица, лица детей и это были не просто картинки: он знал каждого ребенка, знал их жизни и истории, даже если они проносились мимо него как стайка воробьев, схваченная ураганом. Сотни крошечных сознаний пролетели сквозь него, затем тысячи, каждая казалась узлом болезненной темноты в море сияющего света, каждая была драгоценна и обречена на смерть. Потом темные вихри стали складываться в новую форму — большой серебряный цилиндр, плавающий в черной пустоте.

—  Грааль, — сказал голос, умоляюще и печально. —  Для Жонглера. Пожирает их. Ad Aeternum (* навечно, латынь ). Навсегда.

Пол обнаружил, что у него есть голос, но нет легких, которые могли бы вдохнуть воздух, и горла, которое могло бы закричать.

— Прекрати! Я больше не хочу ничего видеть!

Но ничего не прекратилось и он потерялся в буре страданий.

Он проснулся на ковре, в окно лился настоящий утренний свет. Голова казалась гниющим кочном капусты, неуверенно качающейся где-то над шеей. Он был несчастен.

И испуган до смерти.

Ночью он испытал то, что никак мог объяснить. Он не стал оскорблять себя, утверждая, что видел плохой сон — детали врезались в память навсегда, само положение на ковре перед экраном говорило без слов. Простых путей для объяснения не было. Ясно как день, с ним говорил не какой-нибудь хакер. В призраков он не верил, особенно в таких, которые появляются на стенном экране. Так что же все это значит?

Пол сел у окна, руки тряслись. Внизу, прямо под ним, только что пришвартовался один из кораблей на воздушной подушке, весело выкрашенный в бело-голубой цвет; ему этот паром показался увеличенной версией лодки Харона, везущей своих пассажиров в Аид, в котором он сам уже давно жил.

Он встряхнулся. Ему страстно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, все равно где. Хватит. Он не может оставаться в этом черном здании. Он должен двигаться, ему нужно выйти наружу. Может быть тогда он сможет чего-нибудь придумать.

Одевшись, он почувствовал укоры совести. Ава. Если он просто исчезнет, хотя бы только на одно утро, она будет напугана. Опасаясь, что не сможет оторвать себя от нее, он решил не подниматься в ее дом и оставил сообщение у одного из многочисленных помощников Финни. " Мистер Джонас сообщает, что его мать умерла и он должен заняться ее похоронами. Его не будет весь день. Пожалуйста, попросите мисс Жонглер продолжить изучение геометрии и прочитать две главыЭммы . Занятия возобновятся завтра, в обычном порядке." Тем не менее он чувствовал себя виноватым, так же, как и тогда, в детстве, когда прогуливал школу.

Я должен проветриться,сказал он себе. Хотя бы ненадолго.

Выйдя из лифта в огромном вестибюле и идя к главной двери, Пол не смог побороть себя и обернулся, проверив, не идет ли кто-нибудь за ним.

Но вроде бы, уходя из Аида, ты не должен оглядываться. Откуда это, из легенды об Орфее? То, что ты не должен глядеть назад?

Как бы там ни было, за ним не шел ни плачущий призрак, ни одетый в черную форму охранник, хотя в огромном вестибюле было столько народу, что невозможно было сказать что-то наверняка. Волна смешивающихся голосов ударялась в мраморные стены зала и в кристаллический пирамидальный потолок, похожая на рев океана, как будто обрел голос поток детских лиц, ворвавшихся в его сон.