Море спокойствия

10.45. Первый обеденный перерыв. Лучше бы я сразу пошел на урок труда. Не могу есть в такую рань. Я выхожу во двор и устраиваюсь на спинке самой дальней скамейки, где неизменно сижу последние два года. Тут меня никто не трогает, потому что проще не замечать моего существования. Эти полчаса я бы предпочел подметать опилки, чем сидеть здесь, только опилок пока нет. По крайней мере, сейчас еще рано, и металлическая скамейка не успела раскалиться под солнечными лучами. Теперь мне предстоит переждать следующие тридцать минут – наверное, самые длинные за день.

Настя

Выживание. Именно этим я сейчас и занимаюсь, хотя в остальном все не так ужасно, как могло быть. Я ловлю на себе косые взгляды – скорее всего из-за своего наряда, – но заговаривать со мной никто не спешит. За исключением Дрю, напоминающего мне куклу Кена. Как раз столкнулась с ним сегодня утром, только из этой встречи ничего путного не вышло. Он что-то говорил. Я просто шла. В итоге он отстал. И вот я дожила до обеденного перерыва – настоящего испытания. До сих пор возможности пообщаться ни у кого не было, и мне удавалось оставаться незамеченной, но в обед начинается какой-то неконтролируемый ад. Поначалу решение не ходить в столовую казалось мне самым подходящим, а потом пришло осознание: рано или поздно все равно придется столкнуться с чужими взглядами и перешептываниями. Честно говоря, я предпочла бы воткнуть себе в задницу кактус, но это не вариант, так что нужно сорвать этот пластырь одним махом и покончить со всем. Потом найду какой-нибудь пустой туалет, чтобы поправить прическу и макияж – одним словом, как говорим мы, трусы, спрячусь.

Я незаметно проверяю, как на мне сидит одежда: не съехало ли чего, обнажив больше, чем задумывалось. Сегодня на мне те же туфли, что были в пятницу, но надела я их к черному топу с глубоким вырезом и максимально короткой юбкой, которая неплохо подчеркивает мой зад. Волосы оставила распущенными, чтобы они струились по плечам и скрывали шрам на лбу. Глаза жирно подвела черным карандашом. Вид у меня весьма вульгарный и привлекательный, скорее всего, только для самых примитивных человеческих существ. Вроде Дрю. Я улыбаюсь про себя, вспомнив его сегодняшний взгляд, оценивающий меня с ног до головы. Барби была бы не в восторге.

На самом деле я одеваюсь таким образом не потому, что мне это нравится или хочется привлекать к себе внимание. Люди все равно будут глазеть на меня, по любой причине, так уж лучше я сама найду повод для них. К тому же скользкие взгляды – небольшая цена за возможность отпугнуть от себя всех. Вряд ли в школе найдется хотя бы одна девчонка, кто захочет со мной общаться, да и с заинтересовавшимися мной парнями наверняка не о чем поговорить. Ну и что? Если мне суждено вызывать повышенный интерес, то пусть лучше все видят мою задницу, чем мое психическое состояние и мою долбаную руку.

Когда сегодня утром я собиралась в школу, Марго еще не пришла домой, иначе непременно заставила бы переодеться. И я не стала бы ее винить. Даже учитель на первом уроке хотел отчитать меня за неподходящий внешний облик, как только я вошла в класс, но, заметив мое имя в списке, отправил на место и больше не смотрел в мою сторону до конца занятия.

Три года назад у моей мамы при виде подобного наряда случилась бы истерика: она бы кричала, жаловалась на недостаточное воспитание или же просто заперла меня в комнате. Сегодня она, пусть и с разочарованием, спросила бы, нравится ли мне самой. Я бы кивнула, соврала, и мы дружно сделали вид, что проблемы больше нет. К тому же ее волновала бы не столько одежда: вряд ли она стала бы возражать против наряда проститутки так, как против макияжа.

А все потому, что мама любит свое лицо. Не из высокомерия или большого самомнения, нет – а потому что она относится к нему с уважением. Она благодарна тому, какой родилась. И не зря. У нее удивительное лицо – идеальное, неземное. О такой красоте слагают песни и стихи, из-за такой красоты случаются самоубийства. Именно по такой редкой красоте мужчины в любовных романах сходят с ума: им не важно, кто эта женщина, они просто жаждут ею обладать. Вот какая у меня мать. И я росла, желая быть похожей на нее. Некоторые говорят, сходство у нас есть – возможно, это правда, где-то там, в глубине. Если стереть с меня всю косметику и облачить в полную противоположность тому, как я выгляжу сейчас – сыплющая бранью беспризорница, каких обычно в сериале «Полицейские» вытаскивают из наркопритонов.

Так и вижу, как при взгляде на меня мама разочарованно качает головой. Но теперь она хотя бы сдержаннее и не устраивает ссоры по любому поводу – сегодняшний мой наряд вряд ли стал бы причиной. Мама начала смиряться с тем, что я пропащая, и это хорошо, потому что является правдой. Я ушла из дома, чтобы она могла свыкнуться с этой мыслью. Я пропала давным-давно. Честно говоря, мне жаль маму – она не заслуживает такого. Она-то надеялась обрести во мне чудо, и только я понимала: чуда не будет, как ни старайся. Наверное, я его и забрала.