Море Вероятностей

Он оставался на своём месте, пока верующие расходились. Они с Ландвином собирались побеседовать после службы… сейчас второе зрение подсказывало Данкмару, что у них, по крайней мере в начале, будут и ещё собеседники, и по крайней мере один из них окажется бессмертным. «Авелья, — понял Данкмар. – Несомненно, Авелья. Он что‑нибудь скажет Ланду о намерениях Урсы и о реликвии». Он сосредоточился и обратился к ресурсам второго зрения. Требовалось очень серьёзное воздействие, но недавние жертвы возымели эффект, и возможностей ему вполне хватало.

Когда последние прихожане покинули храм, он встал и направился к двери в ризницу.

Ландвин уже был там и беседовал с Авельей. Возле отца–командира стояла канторша, вся покрытая алыми пятнами смущения. Она не могла вымолвить ни слова, и только смотрела на марйанне совершенно собачьим влюблённым взглядом. Данкмару пришлось признать, что вблизи марйанне производят ещё более сильное впечатление. Сочетание физического совершенства и огромной мощи разума и духа, откровенно говоря, подавляло. С непривычки рядом с бессмертными терялись и немели не только впечатлительные молодые женщины.

Золотоволосый полковник скупо улыбался, пока отец Фрей изъяснял свою бесконечную благодарность и силился описать, насколько огромную честь оказали ему марйанне и лично Аурелас Урса. Ландвину не приходилось играть. Он был и впрямь потрясён. Данкмар остановился за приоткрытой дверью. Авелья не взглянул на него, но он хорошо видел Авелью. У полковника, кажется, и усы ещё не росли, голос не успел переломаться. Странно было слышать его юношеский фальцет. Яркие глаза марйанне казались даже не старыми, а древними, почти нечеловеческими… Данкмар подумал, что святой полковник похож на произведение искусства.

Он не боялся.

— Позвольте, господин полковник, — против обыкновения неуклюже говорил Ландвин, — выразить… что именно нас с Камиллой вы… почтили своим присутствием…

— Что вы, отец–командир. Я хотел поблагодарить вас, — Авелья улыбнулся. – Проповедь тронула нас всех, и собор содержится в идеальном порядке.

Фрей замахал руками, но полковник не остановился.

— И вас, госпожа Камилла. Не помню, когда я в последний раз слышал такое блестящее исполнение. Вигилии Ашермати очень сложны, их часто поют механически. Трудно вложить в полифонию настоящий порыв, эмоциональное переживание.

Данкмар искренне восхитился: полководец марйанне был ценителем музыкального искусства. Он даже ощутил некое душевное родство с Авельей.

Канторша казалась близкой к обмороку. Она не могла ничего сказать и в своём счастье выглядела глупо. Марйанне словно не заметил её конфуза: очевидно, он давно привык к такой реакции и не считал её чем‑то заслуживающим презрения или раздражения.

— Госпожа Лерье – наша восходящая звезда, — с жаром сказал Ландвин.

Отцу Фрею бедная Камилла смогла ответить. Запнувшись, она выговорила:

— Что вы, это слишком громкие слова. Я всего лишь… люблю музыку.

— Я тоже, — Авелья улыбнулся шире. – Вы сегодня напомнили мне, насколько сильно.

— Спасибо, — выдохнула Камилла. – Позвольте… простите, мне надо идти…

Полковник церемонно поклонился, прощаясь.

Не заметив Данкмара, Камилла просто‑таки выпала из дверей ризницы и заторопилась к выходу, хватаясь то за щёки, то за сердце. На полпути она перешла на бег, и в нартекс уже вылетала пулей. «Люди искусства, — заметил себе Данкмар, — очень чувствительны». Он тоже улыбнулся ей вслед. Камилла была смешной и истеричной, но милой, красивой и действительно талантливой девочкой.

— Отрадно видеть человека столь же благочестивого, сколь одарённого, — высказался тем временем Ландвин.

— К несчастью, это редкость, — кивнул Авелья.

— Как жаль, что люди искусства не причисляются к марйанне, — посетовал Фрей. – Сколько новых гениальных произведений мог бы создать тот же Ашермати, если бы ему дали время…

Полковник покачал головой.

— Стать марйанне – это не награда.

Ландвин так и вскинулся.

Данкмар знал, что его чрезвычайно волнует этот вопрос. Бессмертие было наживкой, на которую он и сам подманивал отца Фрея. Ландвин считал себя великим проповедником и втайне сокрушался, что уникальный его дар ценится ниже, чем простое выполнение солдатского долга какими‑то рядовыми. Что может быть правильней, нежели продлять жизни гениев?! «Будет славно, — подумал Данкмар, — если один из легендарных марйанне расскажет Ланду, как мало в их судьбе выгод. Это мне на руку». Он не двинулся с места, но использовал второе зрение, чтобы надёжней уйти из воспринимаемой области. Он словно бы отступил в тень.

— Но время жизни… – начал Фрей.

— Новая жизнь не означает новых идей. История касты марйанне дольше письменной истории человечества, отец–командир. Мы опробовали многое. Для изобретателей и творцов вторая жизнь – это мучительное созерцание гибели собственного таланта.

«Вот как», — подумал Данкмар. Ландвин только широко распахнул глаза.