Море Вероятностей

— Ты ничем не оскорбила меня, — сказал Ца–Улт. – Прости себя сама. Никто не чист.

Ликка молча опустила голову и стала молиться со всей страстью отчаяния.

Конечно, это должно было случиться именно сейчас. Сейчас, когда она сочла себя такой правильной, такой самоотверженной, лучшей из всех. Подумать только, ведь она по собственной воле решила покинуть Обитель! Героиня… Гордыня под маской самоотречения набросилась на её душу, как голодный хищник, и пожрала всё, что она с таким трудом пыталась в себе взрастить. «Усмирю себя во имя Твоё и воспитаю себя во славу Твою… Если есть во мне хотя бы одно истинное чувство и свободная мысль, я клянусь сохранять их в чистоте, трижды и четырежды чистыми, чтобы не оскорблять Твоего взгляда и быть достойной…» Ликка осеклась, не в силах закончить Догму даже мысленно.

Что ей теперь делать?

Повернуть назад? Сдаться, признать ничтожество, поражение в борьбе, и впредь только лелеять свою слабость, не испытывая себя? Пусть Хас, Кагр, Улс–Цем узнают, что они любят и чтят жалкую и мерзкую тварь? Предать их доверие? Предать память Тчайрэ?..

Ликка поднялась на ноги.

— Моя суть – потакание страстям, — глухо проговорила она. – И она не изменится, пока не совершится Нисхождение. Но я пытаюсь что‑то с ней сделать.

Ца–Улт снова поклонился, ничего не ответив.

— Я решила покинуть Обитель, чтобы исполнять свой долг. Я иду. Простите, что прервала вас.

Она медленно повернулась и спустилась по ступенькам.

Путь до хранилища и потом – до Врат занял у неё двадцать повторений Догмы смирения и пятнадцать – Догмы преданности. Ликка чувствовала, что Властитель плетётся за ней, и порой слышала, как он начинает жалобно стенать что‑то вполголоса, но не оборачивалась и не отвечала. То, что он делал сейчас, было его собственным выбором. Он мог приказывать ей, и его веление стало бы столь же непреклонным, как веление её собственной природы – в конце концов, они были единым целым, — но он ничего не приказывал. Он предоставлял ей столько свободы, сколько мог, и она в той же мере испытывала благодарность.

К Вратам они подошли вместе.

Обитель Вне Времён была выделенной локацией, где эмулировались физические законы, максимально подобные законам реального мира. Покинув её, Ликка размазалась по всему уровню программного интерфейса. Её доступы оказались намного шире, чем она привыкла, пожалуй, шире, чем следовало бы; так её господин приветствовал её и передавал, что вполне удовлетворён её действиями. Она обрела вдруг огромное могущество, но в то же время бесконечно умалилась, стала всего лишь фрагментом программного кода, в котором едва–едва, на грани бытия, теплилось сознание. Встроенное ощущение времени фиксировало пикосекунды. Много тысяч пикосекунд субмодуль интерфейса «Ликка» существовал и не более того.

Функциональность возвращалась. Адаптация протекала как обычно. Расчёты превращались в мышление, информационные потоки в рефлексивных цепях и лигах атрибуции – в чувства, на уровне третичных блоков восстанавливалась квазиличность демон–программы.

Колоссальная конструкция Систем Контроля и Управления не жила, но непрестанно действовала. Теперь Ликка ощущала часть её процессов непосредственно собой, так как вовлекалась в них. Она была элементом Систем, мелким, резервным. Её вычислительные мощности задействовались лишь на малую часть, и поэтому она могла выделить память и время на пересобирание своей индивидуальности.

Спустя миллисекунду все её усилия оказались напрасными. Властитель выдернул её в другую виртуальную локацию с эмулированной физикой.

В Ад.

Ликка могла менять облик, но здесь её внешнюю форму определяли настройки по умолчанию. Плоть утратила мягкость и нежный оттенок и стала подобной отполированному красному камню. Колени вывернулись назад, ноги удлинились, между ними опустился длинный и упругий, как кнут, голый хвост. Клыки выдались вперёд, теперь острия верхних достигали подбородка. Когти на руках стали чёрными и жёсткими как рог.

Некоторое время ей пришлось снова приходить в себя. Неподвижная как статуя, она и стояла на месте статуи, на бугристом возвышении, одновременно пульсировавшем, как кровеносный сосуд, и металлически–твёрдом.

Вернувшись в сознание, Ликка спрыгнула на прозрачный бездонно–чёрный пол залы и зашагала к трону Адской Власти – так же спокойно, как шла бы к молитвенной келье в Обители Вне Времён.

— Добро пожаловать домой, — печально сказал ей Змей.

Здесь он, в отличие от неё, почти не мог передвигаться. Ниже талии его человекоподобное тело переходило в хвост. Поначалу стройный, с голубоватой платиновой чешуёй на спине и боках, с нежным розовым животом, этот хвост постепенно становился всё толще, чешуя на нём – всё грубее, он уходил к стене тронной залы, и в двенадцать громадных витков спускался по стенам этого уровня Ада.

Слабые огоньки вспыхивали повсюду: в мрачном воздухе, в сгустившейся тьме под копытами. Души грешников, совершавших злодеяния из‑за потакания своим страстям. Ликка отмахнулась от особенно назойливой души.

— Ты слишком хороша для этого места, — сказал ей Змей.