Море волнуется раз... (СИ)

Очевидно, что в этом деле мужчина был профессионал и отсутствие специального снаряжения его не смущало. Тем же ножом, которым он собирался приносить клятву Василию (эти хирурги, им лишь бы резать, нате вот таблеточка, выпьете, само отвалится, некстати вспомнила я, пытаясь прогнать воспоминания о жутком зрелище), он ловко нарезал с ближайших деревьев каких-то разлапистых веток, за несколько минут соорудив из них и какого-то полотнища, извлеченного из своей ручной клади, подобие постели.

Волк тяжело вздохнул и очень язвительно уточнил:

— Очень сильно заколдованный! Поцелуями не обойдешься!

Я расхохоталась, оценив чувство юмора и, наконец, осознав, что Фенрир действительно мыслящее существо, а не просто говорящая зверушка. При том, что Габриэль бросил на меня очень недоуменный взгляд.

— Приличной девушке полагалось бы покраснеть, — неодобрительно покачав головой, заметил он.

— М-да? А ты в курсе, что в моем мире есть четыре категории скабрезностей? — усмехнулась я, присоединившись в благородном деле сбора хвороста для костра. — Так вот, от первой категории краснеют извозчики, от второй — лошади, а от третьей — даже оглобли.

— А четвертая? — "попался" ведьмак.

— А те, что можно отнести к четвертой, рассказывают женщины в женском обществе, — назидательно сообщила я, пытаясь спрятать улыбку.

Получалось не особенно удачно, хихиканья все равно вырывались всхлипами, потому как на лице мужчины вели борьбу не на жизнь, а на смерть крайняя степень брезгливости с таким же сильным любопытством.

— Что у тебя за мир такой сумасшедший? — смиряясь с моей неправильностью, наконец, определился он в пользу второго.

— Нормальный мир, — я сгрузила свои ветки у импровизированного кострища и сочла свою миссию выполненной. — Я вот юристом работала, пока все это не началось, по выходным ездила к тетке, продукты там отвезти, по дому помочь. С подружками по пятницам в винотеку ходила или в баню — как настроение повернется…

— А жених у тебя есть? — полюбопытствовал волк, подбираясь поближе к разгоравшемуся костру и сворачиваясь клубком у меня за спиной.

Поняв, что зверь разумен и хотя бы сразу голову мне не отъест, я как-то перестала его бояться, расслабилась и сама не заметила, как удобно облокотилась о его шерстистый бок.

— Жен-и-их? — переспросила я таким тоном, как будто даже значение этого слова было для меня тайной за семью печатями. — С ума сошел?! Зачем?

Я покосилась на то место, где, по моим предположениям, у него должна была быть голова, но он неожиданно сел, стряхнув меня на землю и навис сверху меховой громадиной.

— То есть ты девица?!

Я закатила глаза, не понимая, как объяснить полусказочному реликтовому говорящему волку, что в нашем мире и в наше время это… скажем так, не самый важный показатель в отношениях.

— А это имеет значение? — поинтересовалась я.

— Еще какое, — недобро прорычал Фенрир, облизываясь и как-то сразу давая понять, что насчет не отгрызенной головы я изрядно погорячилась.

На мое счастье, в этом мире, видимо, следовало все-таки просвещать противника, прежде, чем съесть, поэтому я прослушала получасовую лекцию на тему пользы девственниц для пищеварения разумных волков. По понятным причинам, для меня она носила исключительно образовательный характер, ибо ни под один из пунктов, перечисленных в ней я уже давно не подходила.

— Мне тридцать лет, — фыркнула я, глядя снизу вверх на огромные клыки и отсвечивающие пламенем костра глазищи. — Сам-то как думаешь?

Фенрир слегка смутился и отодвинулся. Габриэль, тоже внимательно слушавший и сделавший для себя какие-то выводы, молча протянул мне здоровенный кусок хлеба с копченым мясом из своих запасов. Никаких личных вещей, за исключением одежды, у меня не осталось.

— Да расслабьтесь вы, — я села и с благодарным кивком вгрызлась в бутерброд. — Представляете, женщины — тоже люди. Со своими мыслями, чувствами и желаниями…

— Какие у вас там могут быть желания?.. — тихонько проворчал волк, устраиваясь поудобнее, а я мстительно откинулась на его бок, закинув руки за голову.

Огонь завораживал, притягивая взгляд. Захотелось поговорить, рассказать своим спутникам что-то о своем мире, как будто протягивая между нами незримую ниточку если уж не дружбы, то хотя бы взаимной симпатии. Которая свяжет нас понадежней всяких кровавых клятв.

О чем говорить — вопроса для меня не стояло никогда. По большому счету, это и неважно. Например, вот про учебу в университете, где большая часть моих одногруппников были детьми таких же "юридических" родителей. То есть не имели права выбора смпециальности от слова совсем. Учеба давалась мне не то, чтобы легче многих, но не тяжело — память у меня всегда была хорошая, "старые шалашовки", как ласково называла Гутя своих подруг, меня хвалили. После того, как я по памяти повторяла их тарабарщину.

— Это какую? — осторожно поинтересовался Габриэль, но только я начала декламировать, вскочил, едва не перемахнув через костер, рявкнул: — Заткнись!

Я замолчала на полуслове, обиженно поджав губы.

— Извини, — уже тише добавил он, садясь обратно. — Как ты говорила звали подруг твоей бабки?