Мореход

Последующие три часа зуммер не звучал, лишь монотонно попискивал датчик лебёдки. Но мы не скучали, научив Илану кидать спиннинг, стали ловить сельдь. Она тоже чаще всего брала на глубине, зато подёргивать спиннингом надобности не было, поклёвка следовала, даже не давая приманке лечь на дно.

Папа когда‑то приучал меня не особо полагаться на электропривод катушки, а крутить её ручкой. Он говорил: «Ощути, сынок, трепет добычи собственными руками, особенно интересно, когда она крупная, просто так не даётся и её нужно уморить». Эта сельдь была длиной до пятидесяти сантиметров, круглой и жирной, весом около пятисот грамм, и ловилась очень легко. Приманку даже швырять далеко не надо, выбросил за борт и все, вскоре ожидай удар.

Илана, на удивление, спиннинг освоила быстро и где‑то после пятой–шестой поклёвки таскала селёдку не хуже меня. В этот день мы надёргали её штук по сорок и, в результате, пятиамфорный (сто семь литров) бочонок забили до половины.

Клёв пропал неожиданно, вот только что сняли с крючков по рыбине и все, подёргивание приманкой оказалось безрезультатным, стая сельди куда‑то ушла. Солнце стояло высоко, компьютерные очки показывали половину одиннадцатого дня, пора было собираться.

— Сворачиваемся, — сказал Илане, но не успел собрать спиннинг, как монотонное и привычное попискивание датчика нашей основной снасти прервалось длинным зуммером.

— Есть! — воскликнула моя девочка.

Вскоре в ящике лежала третья такая же огромная треска, а меня опять взял азарт, и было принято решение немного задержаться. И не напрасно, друг за дружкой мы вытащили ещё две таких же рыбины, но затем, к сожалению, как отрезало. Просидев под монотонное попискивание полчаса, решил проверить некоторые подозрения: опять разобрал спиннинг и закинул приманку. Да, стая сельди подошла, и повторился её безудержный клёв. Теперь стало понятно, что она исчезает при появлении в их ареале обитания более серьёзных представителей пищевой пирамиды, и в данном случае это треска.

— Всё, пора и честь знать. Солнце почти в зените, надо поспеть на рынок.

Снасть собиралась так же быстро, как и разбиралась, и мы через десять минут уже подняли паруса и двигали домой. Илана опять надела компьютерные очки, и управляла баркасом, а я приводил в порядок свой рыбацкий кофр.

— Рэд, представляешь, а руля сейчас слушается много лучше, — удивлённо воскликнула Илана.

— Ещё бы, без учёта нас двоих на борту четыреста с лишним килограмм груза, где‑то треть от общего водоизмещения, рулевое перо сидит глубже, поэтому‑то и управляемость хорошая.

Возвращаться домой было удобней, чем идти к месту лова, свежий бриз дул сзади и справа. Туго наполненные паруса несли по волнам слегка заваленный влево баркас действительно довольно быстро, двадцать два километра до причала рыбного рынка мы шли всего пятьдесят восемь минут. Мне кажется, что для корпуса обычной рыбацкой лодки это очень приличный показатель.

Однажды мы уже на рынке были и порядок действий в общих чертах представляли. Главенство здесь держал староста Карис Стром, а некоторые уважаемые жители нашего посёлка были его помощниками и сидели на ключевых постах, то есть, контролировали все денежные потоки. Даже моих знаний по неоконченному университетскому курсу «Управление персоналом, экономика промышленных предприятий и торговля», для понимания местных реалий и происходящих здесь процессов было больше, чем достаточно.

Свежую сельдь, как правило, продавали редко. Каждая артель или семья имели свой собственный засолочный сарай, где после упаковки в бочки стоимость тана селёдки увеличивалась ровно в пять раз. Лично я этим бизнесом заниматься всю жизнь не собирался, и когда староста предлагал взять в аренду полсарая или выкупить небольшой участок для строительства собственного, то пообещал вначале осмотреться, подумать и, лишь затем принять решение.

У причала стояли девять баркасов, из которых рабы выгружали наполненные корзины с уже рассортированной по видам и размерам рыбы прямо в тележки. Чего здесь только не было?! Всё, что попадает рыбакам в сети, шло на прилавки покупателям, удалось даже впервые увидеть знаменитую тупоносую акулу, переливавшуюся на солнце серебристым цветом. Непонятно каким образом это четырёхметровое чудовище тоже попало в сети.

Никакого столпотворения у причалов не было, чужие торговцы сюда не допускались, а к прибывшему баркасу для решения вопросов реализации подходил кто‑то из рыночных распорядителей и помощник комита, то есть, рыночного мытаря. Но мой баркас своим необычным парусным вооружением всегда вызывал интерес и шутки окружающих, поэтому ротозеев набежало немало.

— Ларт! С тебя солд! Я тебе говорил, что он не перевернётся?! — весело выкрикивал кому‑то мой сосед Харат.

Рядом с ним был такой же молодой парень, внешне очень похожий на старосту Строма, как позже оказалось, это был один из его сыновей. Когда они подошли к причалу, и заглянули в баркас, то их лица выражали крайнюю степень изумления.

— Ого, — тихо сказал Харат.

— Пять штук! — удивился второй, — Это где же вы их взяли?