Морена

— Полагаю, пройдет много времени, прежде чем вы начнете понимать. Если вы содержите дворец или салон — то совершенно неприемлемо наличие там тараканов. Один таракан обесценит все ваши усилия… интерьер… музыка, состав приглашенных. Нужно избавляться от тараканов — иначе к вам не будет визитов. Когда нет тараканов — никто про них и не думает, но когда они появляются — выведение их становится вашей главной задачей.

— Да, но Одесса это не Россия. Мы не отвечаем за нее!

— Правда?

Чиновнику стало стыдно. Настолько ему вообще могло быть стыдно.

— Извините. Я не то хотел сказать.

Анхель встал.

— Неважно, что вы хотели сказать, главное вы сказали. Изменения — начинаются здесь, в голове. И здесь же начинается разруха, как сказал один великий русский писатель. Когда вы проложите границы империи в голове и поймете, что в деле империи нет ничего маловажного — тогда начнется ее возрождение. Настоящее. Пока что мы идем по этому пути совершенно одни.

…

— Канал связи прежний. Жду информацию. И не уходите с площади рано, скоро начнется представление скоморохов. Они здесь замечательные.

28 марта 201… года. Париж. Франция

Большие города,

Пустые поезда,
Ни берега, ни дна –
Всё начинать сначала.
Холодная война
И время, как вода,
Он не сошёл с ума,
Ты ничего не знала.

Би-2

— Ты уверен, что мы делаем то что должны? — сказал инспектор Лоррен, рассматривая дверь.

— Не сомневайся в этом — заверил Вебб — давай, вскрывай.

После того, как в Испании узнать ничего не удалось — Вебб переместился в Францию, где официально жила некая графиня Мерседес де Сантьяго, вечная студентка и прожигательница жизни. То ли искательница счастья в постелях богатых мужиков, то ли хладнокровная исполнительница убийств, то ли моссадовская фанатичка из Израиля — то ли все вместе. Вебб должен был узнать это — во что бы то ни стало.

Париж — привел его в состояние шока. Он не был тут пять лет — и поверить не мог тому, как все здесь изменилось за это время.

Беженцы. Казалось, весь город превратился то ли в цыганский табор, то ли в лагерь палестинских беженцев на Западном берегу. Даже там, где не стояли их палатки — все равно были беженцы, они выделялись в толпе как крупозная сыпь на коже. Черноглазые, курчавые, голосистые, нарочито ярко одетые, явно праздные, смотрящие нагло, с вызовом. И дети. Их дети. Очень много детей — они приставали к людям, просили денег, могли плюнуть. Те, кто постарше — с интересом присматривался к припаркованным машинам.

Французы как то пытались справиться с нашествием, то тут то там можно было видеть палатки, биотуалеты — но получалось плохо. В самых разных местах города — отвратительно пахло мочой.

В такси — Рено Сценик — которое он взял от аэропорта — между водителем и пассажиром была глухая перегородка. Как в нью-йоркских такси семидесятых и восьмидесятых годов — так было пока за дело не взялся Рудольф Джулиани, бывший прокурор и мэр города. Теперь перегородок в нью-йорских такси не было.

А тут теперь были.

Центр города патрулировали парашютисты. Не жандармерия и не КРС[19] — а настоящие парашютисты, элита французской армии. Высокие как на подбор парни, кепи и закатанные до локтей рукава, за плечом — новейшие автоматы НК416, только что принятые на вооружение французской армии. Они активно переглядывались и даже флиртовали с симпатичными туристками. Хоть в этом Франция оставалась Францией.

Была и полиция, и КРС. На площадях и в людных местах — стояли большие полицейские фургоны. Около них дежурили полицейские в бронежилетах с автоматами и русскими штурмовыми ружьями Молот[20].

Полицейское прикрытие города соответствовало уровню, как при массовых беспорядках. Туристов тоже было меньше чем пять лет назад — никто не хотел ехать в город, где пахло мочой. На первых и вторых этажах домов — теперь были решетки.

Это была совсем не та Франция, в которую хотелось бы приехать на уик-энд. Покормить голубей, полюбоваться на старинную архитектуру, пофлиртовать с симпатичными студентками, вдохнуть запах кофе и свежих круассанов утром. Ничего этого — больше не было.

По правилам — он должен был отметиться в посольстве и представиться начальнику станции — но он не стал этого делать. Вместо этого он отправился на набережную Орфевр 36, где у него были должники.

* * *

После нескольких чудовищных терактов подряд — полномочия полиции Франции расширили, но как обычно делают французы — не довели дело до конца. Теперь они могли заниматься слежкой без решения судьи — но собранные материалы по-прежнему доказательством в суде не являлись. А французские судьи, среди которых было немало социалистов и коммунистов — готовы были отпустить Бен Ладена, если он расскажет им историю о его тяжелом детстве.