Мореплаватели солнечного восхода

Марае представляли собой прямоугольные площадки длиной от 70 до 110 футов и шириной от 60 до 100 футов. На некотором расстоянии друг от друга вдоль четырех ее сторон воздвигались прямоугольные столбы из кораллового известняка. Чтобы оградить прямоугольную площадку, пространство между столбами заполняли оградой из небольших глыб коралла высотой до 10 дюймов. В большинстве случаев марае располагались невдалеке от побережья на обращенной к морю части острова. К морю выходила задняя часть марае с самыми высокими столбами. Внутри площадки невдалеке от задней стенки возвышалась платформа, сложенная из известняковых плит, которые ставились на ребро и образовывали прямоугольную ограду высотой около 2 футов. Внутреннее пространство заполняли кусками коралла. Земля на площадке была усыпана коралловым гравием.

Помимо марае, на некоторых островах мы видели многочисленные развалины домов. Основание дома обычно ограничивал низкий барьер из плит кораллового известняка, поставленных на ребро, чтобы предохранить от распыления измельченный коралловый гравий, которым засыпали пол. Коралловый известняк, применявшийся для оград домов и столбов в марае, напоминал по своему виду искусственный материал. Это вызвало к жизни теории об угасшей древней цивилизации, носителям которой был известен цемент. Если бы авторы этих ошибочных высказываний взглянули на берега островов, окруженных коралловыми рифами, они увидели бы естественные напластования кораллового известняка, из которого полинезийцы высекали свои плиты.

Исследуя различные атоллы, я добрался до маленького островка Те Казн конусообразной формы, с впадиной посередине. Поверхность углубления пересечена тропинками, выложенными большими плоскими камнями; некоторые тропинки выходят за пределы впадины и спускаются вниз к воде. Здесь встречаются также небольшие прямоугольные площадки, выложенные коралловым гравием, который заметно отличается от острых ветвистых кораллов, намытых на берег во время штормов. Торговец Ламонт, потерпевший крушение у Тонгаревы в 1853 г., увидел эту впадину с расходящимися от нее тропинками и написал позднее, что это место служило, вероятно, для отправления каких-то особых таинственных культов.

Однако мой спутник Тупоу Исаиа дал мне простое и правильное объяснение происхождения этой впадины.

«Те Казн был когда-то важной стоянкой для рыболовных лодок. Вы видите по самому положению острова, что здесь можно ловить рыбу в море, проливе и лагуне. Для защиты от солнца рыбаки приносили с собой листья кокосовых пальм. Прежде чем прилечь отдохнуть, они рассыпали по земле коралловый гравий, чтобы их сон не тревожили острые углы ветвистых кораллов. Так как передвигаться по острым выступам было очень трудно, рыбакам пришлось также выложить тропинки плоскими коралловыми плитами. Вы видите, что тропинки от края впадины ведут к морю, северо-западному проливу и лагуне. Рыбаки проложили удобные тропинки ко всем тем местам, где в различное время в зависимости от ветра и прилива было больше рыбы. Дорожки протянулись также и в четвертом направлении — к соседнему острову, куда рыбаки могли пройти к своим временным жилищам, находившимся в защищенной от ветров впадине».

«Благодарю вас, — сказал я, — все это очень просто, правдоподобно и опровергает предположение о происходивших якобы здесь отправлениях особых культов».

Здесь я обнаружил, что часть жителей помнила меня как доктора со времени моего прошлого пребывания на Раротонге, когда я помогал постоянному врачу. Поэтому по утрам, прежде чем приступить к своим обычным этнологическим занятиям, я принимал процессии больных.

День отъезда с островка Те Казн настал очень быстро. Жители деревни Таутуа, расположенной на другом берегу лагуны, пригласили меня навестить их перед отъездом. Население собралось перед домом вождя.

На веранде стоял стол. На него положили оловянную тарелку. Воздев руки, вождь закричал так, чтобы все могли его слышать: «Вот две жемчужины, великолепные по форме и по цвету. Каждая из них стоит по крайней мере пять фунтов». Он положил жемчужины на тарелку и начал перекатывать их во все стороны. На лице его было написано неподдельное восхищение.

«А теперь, — сказал вождь, — проявите уважение к своему сородичу и благодарность врачу. Наполните это блюдо ровно катающимися жемчужинами».

Толпа подалась вперед. Все развязывали уголки носовых платков или открывали спичечные коробки. Они выкладывали свои дары на оловянную тарелку, а вождь бегло подвергал их критическому осмотру. Некоторые из них просили прощения за бедность своих приношений, объясняя это тем, что им не везет. Я чувствовал себя скверно, но условности тонгареванского гостеприимства связывали меня по рукам и ногам.

В деревне Омока жители подходили ко мне поодиночке и вносили свою долю в мои жемчужные запасы.

Па сказал мне: «Эти жемчужины не так хороши, как я хотел бы, но я теперь уже слишком стар, чтобы нырять».