Морф

— Чушь какая-то, — судорожно выдохнула Ринка, — этого просто не может быть. Ошибка какая-то, Ирби! Ну, в самом деле, они не могли так с тобой поступить! Не мог-ли! Поезжай туда, Ирби, отпросись на недельку. Руку даю на отсечение, это дурацкая ошибка…

Глядя на бушующую Ринку, я думала о том, что — вот он, единственный маг, которому в самом деле меня жалко, которому не наплевать на мою дальнейшую судьбу. Но все равно, сытый голодному не товарищ, у самой Ринки с перспективами полный порядок, и ей не понять охватившего меня черного, смертельного отчаяния. Хоть в петлю лезь, хоть вены режь.

Конечно, я поеду к своим драгоценным родственничкам, конечно, я буду возражать, давить на жалость. Каких-то два года осталось, охр! И вот так, все скомкать и выбросить?!! В конце концов, я же не шелудивый котенок, чтобы вышвырнуть на помойку…

Но что-то подсказывало мне: никакой ошибки в письме нет, и от поездки моей ничего не изменится.

Все будет именно так, как решил круг старейших, провались они к Охру. В конце концов, там у него оч-чень жарко, а что может быть для мага холода хуже, чем пекло?

***

Отпроситься у наставницы оказалось делом несложным. Добрая тетка не стала вдаваться в подробности, или выдаивать из меня ответы на извечные «ой, а что случилось? А почему такая спешка?». Смерив меня сочувствующим взглядом, наставница поставила подпись на нужном бланке, сухо пожелала счастливого пути и вернулась к прерванному вязанию. Подписанную бумагу я отнесла в преподавательскую и отдала секретарю, похожему на аиста в очках.

— Значит, на семь дней? — уточнил он, тыкаясь длинным носом в бланк с таким видом, будто я только что подделала подпись.

— Да, — буркнула я не очень-то приветливо, — семейный дела, знаете ли.

Но, шагая по коридору в свою комнату, я уже была уверена в том, что вернуться в интернат мне не суждено. Уговаривать магов холода — все равно, что биться головой о лед: и кожу свезешь, и толку не будет. Вот такие они… Ох, то есть мы. Упертые как ослы, и ничего с этим не поделаешь: наследственность. Поэтому к сборам я приступила основательно. Ринка ушла на лекцию — и хорошо, незачем ей знать, что я уезжаю отнюдь не на недельку. Она, конечно, меня жалеет и все такое, но вряд ли поймет, а там еще и донесет кому надо для моего же блага, и сидеть мне взаперти на хлебе и воде. Один раз со мной такое приключилось, мы тогда с Хельгом, боевым магом, выбрались в близлежащий Оссен за элем, но там он ухитрился повздорить с местными и… Начинающий боевой маг способен на многое, если его разозлить. Местные ретировались в великом смятении, но не упустили случая сообщить о происшедшем директрисе. До сих пор в ушах ее визг стоит. Как она верещала! Только что в истерике не билась, вопя о том, что все наши проделки позорят интернат общей магии и что, будь ее воля, она бы уже отправила по домам три четверти олухов, но что же тогда останется делать их несчастным родителям? Не иначе как наложить на себя руки. И эта истеричная леди заперла и Хельга, и меня в карцер. На десять дней. Потом я еще две недели ползала к лекарю, чтобы вылечить застуженные легкие. Ну, и за выпивкой мы тоже больше не ходили. А по поведению в том памятном триместре влепили мне двойку, что на самом деле было обидно. В конце концов, моя вина заключалась в том, что я без разрешения покинула территорию интерната, а жители славного Оссена пострадали исключительно от руки Хельга. Впрочем, теперь все это было не важно, хотя осадочек на душе неприятный остался, и с Хельгом мы разругались вдрызг.