— Этого ни в коем случае не следует делать; вещь превосходна и способна пробудить отклик в читателе, я сама подумывала написать несколько басен в дополнение к моим зарисовкам сказочных муравьев-химер. Хотелось бы потягаться с Лафонтеном… сочинить что-то вроде басни про стрекозу и муравья, только ближе к реальности. Я выписала в блокнот несколько цитат, их бы можно предпослать главам вашей книги. Важно, чтобы она была так же занятна, как глубока и правдива, верно? Я наткнулась на дивный сонет бедного безумца Джона Клэра[32], и этот сонет, как и Пандемониум Мильтона, наводит меня на мысль, что наши сказочные феи, возможно, родились, когда человек попытался наделить насекомых собственными чертами. Мне нравится ваша Подгорная Венера. Она напоминает о подгорном народце из британских сказок. По-моему, прообразом крылатых демонов на стенах церквей послужили бровастые жуки-олени. Ох, что-то я разошлась! Вот сонет Клэра. Что вы об этом думаете? Посмотрите — он считал людьми не только владык, но и трудовой народ:
„Она умна и талантлива“, — подумал Вильям. Он уже почти собрался признаться ей, что сам себе кажется трутнем, это чувство все более овладевало им, но по многим причинам не мог на это решиться. Он не смел предать Евгению или унизиться до жалоб на нее. Более того, жалуясь, он будет выглядеть крайне глупо. Ведь он стремился завладеть Евгенией, теперь обладал ею и телесно был ее рабом, что должно было в этом замкнутом мирке быть очевидным даже для бесполой мисс Кромптон.
Но интересно, почему он считает ее бесполой? Эту мысль, по-видимому, породила аналогия с рабочими муравьями. Мэтти Кромптон была сухой. И, как он понял, не выносила глупцов. Ему начинало казаться, что за ее угловатостью и костлявостью в глубине ее черных проницательных глаз прячутся несбывшиеся мечты. Во всем, что имело отношение к книге, она проявляла решительность и изобретательность. Она прилагала максимум усилий, чтобы книга не просто увидела свет, но имела бы успех. Почему? Сам он в тайне от других и даже от себя лелеял надежду, что книга принесет деньги и он сможет тогда без помощи Гаральда и Евгении снарядиться в плавание к Южному полушарию; но ведь мисс Кромптон не могла желать того же и не знала о его мечте, а после того как он сделал ее жизнь намного насыщеннее, наверное, и не хотела, чтобы он уехал. Ему не верилось, что она совершенно бескорыстна.
Конец лета подтолкнул его к невеселым размышлениям об участи трутней, но теперь он размышлял не только о муравьях и о себе, но вообще обо всех мужчинах их семейства. Гаральд, как в сетях, запутался в вопросах инстинкта и разума, и его мыслительные способности казались парализованными. Лайонел, перепрыгивая на пари через ограду парка, сломал лодыжку и теперь лежал в плетеном кресле на террасе, громко выражая неудовольствие своей вынужденной неподвижностью. Эдгар продолжал совершать верховые прогулки и подолгу гостил у соседей-помещиков. Вернулись в родные края Робин Суиннертон и Ровена; детей у них по-прежнему не было. Как-то Робин пригласил Вильяма прокатиться верхом и сказал, что завидует его везению:
— Мужчина глупо себя чувствует, если наследник не поспевает вовремя. Ведь я не Эдгар, у которого в каждом уголке графства есть дитя любви, так что, появись желание, он может любого усыновить.
— О личной жизни Эдгара мне ничего не известно.
— Да он настоящий кентавр или, пожалуй, сатир. Человек неуемного аппетита, поговаривают, что ни одна девушка не чувствует себя с ним в безопасности, кроме тех безупречно добронравных девиц, что невинно строят ему глазки, — от них он бежит как от чумы. По его словам, ему по душе штурм и натиск. По-моему, мужчина не должен себя вести подобным образом, хотя нельзя отрицать, что таких, как он, много, даже большинство.
Вильям собрался было высказать праведное возмущение, но вспомнил о женщинах с золотистой, янтарной и кофейной кожей, которых любил жаркими ночами, и смущенно улыбнулся.