Моргейн

— Что с моим отцом? — Эогар чуть не бегом бросился к ап Ардрису и с силой схватил его за плечи, оба его кузена бросились за ним вдогонку. И если и был здесь человек, которому невозможно было соврать, то это был Эогар, едва не сломавший плечи Сайгину. — Ты видел его? Что ты знаешь?

Трясущимся голосом ап Ардрис поклялся, что он не видел его и не знает, что с ним случилось, как ничего не знает и о своих родственниках.

Рядом с Чи появилась леди, ее шаги утонули в грохоте водопада, за ней стоял непоколебимый Вейни. — Значит Эогар сказал своему лорду, где будет наш лагерь?

— Он и так мог узнать, — запротестовал Чи. — Леди, любой человек в этих краях знает дорогу—

— Значит и наши враги знают, — мрачно сказала Моргейн. — И мы никак не можем узнать, что они знают. Седлайте коней. Немедленно.

Чи на какое-то мгновение застыл, не понимая, что нужно делать, вокруг была ночь, дождь и кошмар. Другие уже задвигались. Чья-то рука крепко схватила его.

— Шевелись, — грубо сказал Вейни, так же грубо, как тогда, когда они были врагами; но Чи никак не мог собрать убежавшие мысли, пока не услышал, как ап Ардрис возражает против мысли, что всадники Гаулта могут быть повсюду — значит Арунден по меньшей мере их не предавал и не собирался убивать; но уж если люди Арундена попали в руки Гаулта, значит скорее всего они узнали и о леди и об их путешествии.

— Они не знают эти леса, — запротестовал было сам Чи, слабая призрачная надежда, но никто его не слушал: все в спешке собирали лагерь. Совершенно ясно, что Гаулт и его люди пойдутв лес.

Он не мог не подумать о том, что случилось с людьми Ичандрена. Очень долго — с тех пор, как сидел на вершине холма, ожидая волков — он вообще не думал о том, что многим из них пришлось еще хуже, чем ему; что Гаулт заковал в цепи своего здорового светловолосого пленника и бросил умирать рядом с Воротами Морунда только из-за злобы на своего Сюзерена: а ведь он мог бы отдать пленника в Мант, где ему нашли какое-нибудь применение. То есть Гаулт бросил открытый вызов своему хозяину.

Но ведь кто-то погиб в бою, кто-то до сих пор в тюрьме, а кто-то, быть может, сумел сбежать и не попасть в темницы Морунда.

Но кто-то — как сказала леди — из охотников, разведчиков, воинов клана, мог остаться человеком только по виду, как сам Гаулт. Именно поэтому никто не ходил к границе в одиночку; именно поэтому раненых не бросали и вместе с другими лекарствами каждый носил с собой яд.

И этот кто-то предал их, живой или мертвый. Кто-то, кто знал все дороги в лесу.

В почти полной темноте чалый жеребец осторожно шел по узкой тропинке, остальные ехали за ним. Они не стали разбивать лагерь на ночь, только несколько раз останавливались для того, чтобы дать отдохнуть лошадям.

Гаулт ап Месиран боялся, поэтому почти без остановки гнал вперед всех остальных. Иногда на поверхности появлялись мысли настоящего Гаулта, а не Киверина — до такой степени он был взволнован, и знал, что Джестрин-Пиверн, который скакал прямо за ним, взволнован еще больше, настолько, что Киверин опасался за рассудок Пиверна. Сильный шок мог повредить разум, еще не очень прочно связанный с новым телом, старые воспоминания могли всплыть на поверхность, как пузырьки из темной воды, и последняя сущность, самая сильная, но отвлеченная сомнениями, может погибнуть, если предыдущая, захватив тело, сумеет реорганизовать саму себя.

Поэтому Джестрин-Пиверн рассмеялся, когда священник в первый раз сказал, с кем они столкнулись — и посмотрел на Гаулта со смехом и отчаянием в глазах, но смех быстро умер, даже быстрее, чем этот священник Арундена, который слишком хотел говорить, высказать свою, кажется настоящую, ненависть к женщине-кел и мужчине, который пренебрежительно отнесся к нему; и дурак, думал, что может выторговать себя жизнь. — Да, так могло быть, — сказал тогда Джестрин, — но нам не нужен священник.

Но священник бросился к Арундену, умоляя спасти его — и поэтому Гаулт спросил этого предателя, которого они поставили стеречь границу: — Что, завел шашни с Мантом, а?

— Они из-за ворот, снаружи, — закричал Арунден, как всегда кричат эти презренные Люди, отрекся от разговора около костра, плакал и клялся, что никогда не предавал их, но эта женщина — она ведьма и видела насквозь все, что он делал.

Поэтому Арунден и был вынужден говорить с ней, поэтому заключил с ней сделку и послал с ней верных ему людей — ведь женщина собиралась напасть на Мант.

— Снаружи, — повторил Гаулт, начиная верить этому помешанному, хотя уже давным-давно никто не приходил снаружи, и сама мысль о том, что такое возможно, могла потрясти мир — вызов силе Манта, вызов самому Скаррину, чью смерть ни он, ни кто другой из его людей оплакивать не будет.

Но вторжение снаружи…

Но угроза, болтовня людей, видевших и слышавших слишком много, — а еще эта кел, которая рассказала людям о воротах такое, о чем они никогда не догадались бы сами…

А священник продолжал молоть языком, что-то нес о своей полезности и неприкосновенности. — Заткните его, — сказал Гаулт, и все поняли, что один из них должен сделать.