Моргейн

— Все ли… — Последовало некоторое замешательство при очередном вопросе, который тоже задавался в случаях, когда дело касалось именно разрешения на убежище. — Все ли вы истинно человеческой крови?

Моргейн не надевала капюшон, когда они въезжали в монастырь. И она, в своей одежде, очень близкой к легенде, являла собой ее живое олицетворение, которое могло до смерти перепугать любого религиозного человека в Бейн-эн.

— Кроме, быть может, одного, — сообщил он им по этому поводу, — но она не является кваджлином. — Такой ответ вызвал явный испуг, который тут же отразился в их кротких глазах. И, скорее всего, благодаря легенде они уже поняли, кто приехал к ним, если только здравый ум позволял им поверить в это.

— Мы предоставим вам убежище, — сказали они, — всем, кто вошел сюда с миром. Это относится и к тем, у кого порочная кровь, и к тем, кто сопровождает их, если им это будет необходимо. Мы благодарны вам за рассказ о себе. После вашего отъезда мы совершим над домом обряд очищения. С вашей стороны было очень учтиво, что вы так разговаривали с нами, и мы будем уважать ваше уединение и никак не побеспокоим вас. Вы истинный сын человеческий?

— Я родился человеком, — ответил он и поклонился им еще раз. — Святые Братья, — добавил он, когда они уже повернулись и собрались уходить. Они посмотрели на него, все как один кротко, все с одинаково загорелыми лицами и все с одинаково терпеливыми манерами, как будто у них всех было одно сердце, которое и управляло ими. — Помолитесь за меня, — попросил он их. И продолжил, поскольку при этом он должен был бы подать им хоть какое-то подаяние, просто как знак милосердия: — У меня нет ничего, что я мог бы дать вам.

Они поклонились почти одновременно с ним.

— Не придавайте этому значения, добрый человек. Мы помолимся за вас, — ответил один из них. С этим они удалились.

Когда солнце начало опускаться, надвигающиеся сумерки принесли с собой холод. Пока у него были силы бороться со сном, он продолжал дежурить, хотя время, когда он должен был разбудить Рина, давно прошло. Наконец, когда силы все-таки начали оставлять его, он спустился вниз по ступеням, чтобы собрать все, что принесли монахи. Он перенес в дом глиняные горшки, после чего мог уступить место у дверей Рину.

Моргейн проснулась. В горшках, которые принесли монахи, был черный хлеб, мед, соленое масло, мясная похлебка, вареные бобы, которые немного уже остыли, но все равно понравились Моргейн, чье питание, как он подозревал, в последние дни было более чем скромным. Он выделил Рину его порцию, с которой тот отправился прямо на ступени, где голод и аппетит скомпенсировали неудобство обеденного стола.

Для лошадей Братья также принесли несколько охапок сена и меру с зерном, что не прошло незамеченным для Вейни. Он даже отсыпал часть зерна в багажные мешки, припасая его для будущего путешествия. В наступающих вечерних сумерках, когда солнце почти скрылось за западными склонами гор, Рин устроился на ступенях лестницы со своей арфой. Он негромко напевал одному ему известные песни, аккомпанируя сам себе. Его тонкие изящные пальцы извлекали из струн удивительные по красоте звуки, послушать которые пришли к воротам даже некоторые монахи, временно оставив свою работу. Рин улыбался, глядя на них отсутствующим взглядом. Но их настроение сильно изменилось, когда в дверях появилась Моргейн. Одни из них пытались даже осенить ее крестным знамением, до смерти перепуганные, и это, казалось, сильно опечалило ее. Она вежливо поклонилась им и, получив ответные поклоны, вернулась в дом, где было тепло от горевшего камина.

— Мы должны уехать сегодня ночью, — сказала она, когда Вейни присел на камни рядом с ней у огня.

Он был очень удивлен таким неожиданным решением.

— Лио, для нас нет более безопасного места, чем это.

— Я не собираюсь отсиживаться в убежищах, — сказала она. — Моя цель — Иврел и больше ничего. Считай, что это мой приказ, Вейни.

— Да! — коротко отреагировал он и поклонился. Она внимательно посмотрела на него, когда он выпрямился, и нахмурилась.

— Что это? — спросила она, указывая рукой на его затылок и шею. Его рука сама собой поднялась, ощупав косо срезанные концы волос, а лицо слегка покраснело.

— Лучше не спрашивай, — сказал он.

— Ты илин, — сказала она, и в ее тоне угадывалось осуждение. — Это сделал ты или?…

— Таков был мой выбор.

— Что же произошло на самом деле в Ра-Моридже между тобой и твоим братом?

— Ты приказываешь мне рассказать?

Ее губы были напряжены, а серые глаза готовы были пронзить его насквозь. Возможно, она понимала скопившееся внутри него страдание.

— Нет, — последовал кроткий ответ.