Моря колыбель

Весёлая кровь казака
Бессонно поёт в моих жилах.
Ей течь предстоит сквозь века,
В запястьях пульсировать милых,
Под ветром степным горячеть,
Под снегом краснеть, как шиповник,
Влить в душу – отвагу и честь,
А сердце – любовью наполнить.
Была для богатых бедой,
Зато утешеньем – для нищих!
В земле она стала рудой,
И маками – на пепелищах.
Пробилась сквозь губы – в слова;
Нетленная, червь не источит!
И шепчут о ней дерева,
И волны морские бормочут…

Предок

Война. Дожди.
Полк промок насквозь,
Увязла ось…
Попал в окружение,
И началось унижение…

Мой предок – казак:

Тоска в глазах,
Топал по глине
С болью в грудине,
Мечтал очутиться
В станице родной,
Где конь гарцевал вороной…

Подростку в деревне отдал сапоги,

Простуженный сам, под глазами круги…
Не дав погоны сорвать с плеча,
Был расстрелян рукой палача.

«На току, где хлеб молотили…»

На току, где хлеб молотили,
Ветер швырял солому.
И меня старики простили,
С поля двинулись к дому.

Там, в беседке из винограда

Стол для гостьи накрыли.
– Чудо: видеть родное чадо! —
Обо мне говорили.

«У времени – свои пределы…»

У времени – свои пределы,

Где молодые сыновья,
Что жадны до любого дела,
Умчатся в дальние края.

Там, на чужбине, постепенно

Они поймут: отец и мать —
Не вечны… Их любовь нетленна:
Родительская благодать.

Прославят сыновья чужбину

Или с тоскою проклянут,
Во сне Россию, Украину
Увидят – тяжело вздохнут.

В конце концов, причалят к дому,

А там – лишь холмики могил…
И всё родное незнакомо
Откликнется, лишая сил.

«Больно пригожа осень…»

Больно пригожа осень
С шумом листвы в горах.
– Жизнь, нас порадуй! – просим,
Одолевая страх.

Страх – очутиться с краю,

Страх – покатиться вниз…
Снова я умираю
С толпами у границ.

Летя на свет

В глухую ночь душа моя проснулась,
Свечу узрела, слезы пролила,
И тоненькая ниточка тянулась
К другой душе, и шевелилась мгла.

Душа моя увидеть торопилась

Луч солнца, яркой бабочкой летя,
И горечь предрассветная клубилась,
И где-то в зыбке плакало дитя.

Летя на свет, душа моя сроднилась

Со жгучей болью, с чередой потерь,
Родившись там, где крыша накренилась,
Скрипела и распахивалась дверь.

Где проявилось вдруг в дверном проёме

Родное материнское лицо…
Но было пусто в деревенском доме,
Лишь голуби садились на крыльцо.

Блаженство