Моряк Дорган и нефритовая обезьяна

— Пошел отсюда, ты, морская горилла, — он криво усмехнулся. Не выдержав этого, я словно обезумел, я запустил правой прямо в окно кассы и пометил его квадратную рожу, и он отправился спать с нездоровой улыбкой на расквашенных губах, как говорят поэты.

Обнаружив, что продавец билетов закрыл дверь изнутри — так он мог наблюдать бой без помех, — я был вынужден выломать ее. На шум вышел еще один билетер, человек смешанной расы, и он достаточно невежливо выхватил свой нож и ткнул им в меня. Начиная понимать, что здесь мне не рады, я проигнорировал свое чувство обиды и, протянув кулак метису, который отправил его отдыхать в угол, зашагал дальше по коридору и остановился около ринга.

На ринге пара причудливых танцоров изображала угрожающие позы и всякое такое, и толпа ворчала. Болельщики, которые часто посещают «Тихий час», не ищут первоклассный спорт; то, чего они хотят — кровь, льющуюся галлонами. Если один из бойцов не падал на ринг как подкошенный, а другой не оттаскивал его, они считали, что бой был подстроен, и начинали громить притон.

У них были некоторые причины для раздражения в этом случае. Я знал обоих танцующих этот вальс бойцов главного номера — пара талантливых барменов, которые не любят, когда проливается их кровь. Спагони был достаточно глуп, чтобы заплатить им заранее, и поэтому не было никакого энтузиазма в их движениях. Толпа начинала возмущаться и двигаться неспокойно.

Как только я добрался до ринга, где и встал, закрывая людям обзор и увеличивая их раздражение, я начал кричать:

— Кто доволен этим кекуоком[3]? Пусть покажут бой или гнать их прочь! О, какая горячая пара! Почему бы вам не поцеловаться и не помириться?

Любая недовольная толпа нуждается в лидере с сильным голосом. Мгновенно зрители начали кричать, вопить и ругаться, а мнимые бойцы перестали размахивать кулаками друг перед другом и огляделись вокруг, выискивая того, кто начал суматоху. Я — мужчина, который выделяется в любой толпе, и они быстро заметили меня.

— Это же хулиган Дорган, — сказал один из них.

— Что ты пытаешься начать? — потребовал другой.

— Я ничего не начинаю, я могу закончить! — Я, громко хмыкнув, быстро перелез через канаты. Они двинулись ко мне с воинственными намерениями, но тут толпа начала бросать разные предметы. Воздух был полон гнилых яиц, вялой капусты и дохлых кошек, и бойцы с рефери скрылись за ширмой, преследуемые этими снарядами и унизительными криками обезумевших болельщиков.

Я прошел по ковру из гнилых овощей, увернулся от некоторых еще и, стоя в середине ринга, обратился к толпе голосом, который мог бы использоваться в былые времена вместо сирены.

Толпа, будучи в плохом настроении, пыталась реветь в мою сторону, но быстро поняв тщетность своих слабых голосов перекричать мой и истратив все свои боеприпасы, зрители успокоились и дали мне слово.

— Вы все стали свидетелями пародии на искусство бокса, — прокричал я. — Вы все довольны?

— Нет! — завопили они.

— Тогда успокойтесь, вы, хвастуны, вонючие водосточные крысы, — заревел я, — и я дам вам шанс увидеть настоящий поединок. Я ставлю пятьдесят баксов и скажу, что я могу побить любого мужчину в этом доме, здесь, на этом ринге, сейчас.

На секунду в зале воцарилась тишина, в это время все задиры и хвастуны в зале затихли, спешно считая свои деньги — эгоизм и невежество мужчин удивительны, — затем поднялся гигантский финн родом из американского гетто, которого я знал как Рыба-меч Коннолли, самый жестокий матрос, который когда-либо оказывался на борту работорговца.

— Я ставлю пятьдесят баксов на то, что ты лжец! — проревел он, размахивая пачкой зеленых.

— Ложи свои деньги и поднимайся! — взревел я, начав снимать свои шмотки. Я часто носил одежду для ринга под уличной, когда был в порту, чтобы всегда быть готовым выйти на ринг в любую секунду.

— Ложи свои, — прорычал он. — Я иду в раздевалку подыскать себе подходящую одежду. Когда я вернусь, мы оставим наши деньги Спагони.

Толпа к этому времени ликовала, зная наши репутации. Коннолли важно направился в комнатушку, которая служила раздевалкой, а я позвал Спагони подойти ко мне. Он потирал руки с ликованием, потому что это было взрывной удачей для него — это будет истеричный конец шоу для поклонников и ничего не будет стоить ему.

Так что я отвел его в угол и сказал:

— Спагони, я делаю тебе одолжение, проводя бой с Коннолли в твоем клубе. Теперь, Спагони, когда Рыба-меч придет сюда и даст тебе свои пятьдесят баксов, ты скажешь ему, что я уже поставил свои полсотни.

— Но ты ничего не поставил, — запротестовал он. — Ты хочешь, чтобы я солгал?

— Спагони, — сказал я, положив руку ему на плечи, и нежно улыбнулся ему в лицо, так что его волосы встали дыбом. — Я люблю тебя как брата. Ты и я всегда был приятелями. Я бы не стал просить тебя сделать что-то нечестное, и ты это знаешь. Поэтому, когда Коннолли вернется, ты скажешь ему, что получил мои пятьдесят баксов, если не хочешь провести остаток своей жизни в инвалидной коляске.

— Если ты выиграешь, никто не узнает, — пробормотал он, слегка содрогнувшись. — Но если ты проиграешь?