Моряк из Гибралтара

Я пил, читал, потел и время от времени менял место. Выходил из кафе и усаживался на террасе.

Кроме того, чуть не забыл, я же еще наблюдал за улицей. Поток туристов, заметил я, редел к полудню. И снова набирал силу к пяти. Их было не счесть. Жара им была нипочем. Несмотря на особую ткань, они все равно казались мне единственными в городе героями — доблестными героями туризма. А вот я — я был позором туризма. Я навеки опозорил себя. Однажды я даже признался в этом официанту своего кафе: «Я так и не увижу Флоренции. Мне нет прощения». Он с улыбкой ответил, что это вопрос темперамента и вовсе не зависит от воли, просто одни могут, а другие не могут. Он был уверен в своих словах, уж ему ли не знать, как ведут себя люди в сезон жары. Потом любезно добавил, что мой случай один из самых типичных, с какими ему доводилось сталкиваться. Я так гордился его ответом, что в тот же вечер не утерпел и слово в слово пересказал его Жаклин.

К четырем часам пополудни мимо проходила поливальная машина. Асфальт за ней курился паром, и от улицы сразу поднималась тысяча всяких запахов. Я жадно втягивал их носом. Они были приятны и облегчали мне совесть. Я говорил себе, что все-таки, в известном смысле, я нахожусь во Флоренции.

С Жаклин я встречался только за едой. Мне было нечего ей рассказать. А вот ей — да. Кому-то же надо было говорить. Рассказывала, что делала утром или после полудня. Она уже больше не просила меня сделать над собой усилие, зато всячески расписывала красоты Флоренции, надеясь таким манером половчей соблазнить меня увидеть их собственными глазами. А потому, не переводя духа, все расхваливала и расхваливала местные достопримечательности. Говорила она много и все время о вещах, которые так красивы, ну, правда, так красивы, что я просто не могу не пойти и не полюбоваться, и оттого, увижу я их или нет, зависит мое счастье, моя культура, а может, даже нечто еще большее… Я ее не слушал. Давал ей выговориться, сколько душе угодно. Я многое мог от нее стерпеть — и от жизни тоже. Ведь я был человеком, который уже устал от жизни. Одним из тех, чья драма — так никогда и не найти в жизни пессимизма по своей мерке. Такие люди могут подолгу позволять другим говорить, но все же не стоит чересчур уж злоупотреблять их терпением. Я давал ей говорить три дня, по два раза на день, за каждой нашей совместной трапезой. Но потом наступил третий день.

На третий день, вместо того чтобы отправиться в семь часов в гостиницу, где она назначила мне свидание, я остался в кафе. Сказал себе: не обнаружит меня в гостинице, догадается прийти за мной в кафе. Обычно, хотелось мне или нет, я всегда являлся на свидания с нею. В тот день я уже не видел в этом необходимости. В половине восьмого, как я и предвидел, она явилась в кафе.

— Знаешь ли, — незлобиво заметила она, — все-таки это уж чересчур.

Вид у нее был вполне довольный.

— Ты считаешь, чересчур?

— Самую капельку, — ласково подтвердила она.

Ей не хотелось продолжать этот разговор. Я заметил, что она подкрасилась и надела другое платье. С девяти часов утра она без устали осматривала Флоренцию.

— Ты ходил куда-нибудь? — спросила она меня.

— Нет, — ответил я, — никуда.

— Знаешь, — сказала она, — можно ко всему привыкнуть, даже к жаре, надо только приложить немножечко усилий…

Вот уже три года, как она ежедневно просит меня приложить немножечко усилий. Как быстро летит время…

— Ты похудела, — заметил я.

— Ничего страшного, — с улыбкой возразила она, — я быстро наберу.

— Тебе бы не стоило так изнурять себя.

— Ничего не могу с собой поделать.

— Неправда, — усомнился я.

Она удивленно глянула на меня и покраснела.

— Ты в плохом настроении, — заметила она.

— Я неправ. Конечно, раз уж ты попала во Флоренцию, надо пользоваться случаем.

— А ты? Почему ты говоришь это мне?

— Я? У меня нет желания.

— Да, правда, ты не такой, как другие.

— Ах, да не в этом дело, — возразил я, — просто у меня нет желания.

— Не хочешь же ты сказать, будто тебе не нравится город?

— Не знаю, у меня нет никакого мнения.

Она немного помолчала.

— Сегодня, — проговорила она, — я видела Джотто.

— Ну и что? Мне-то какое дело? — ответил я. Она с удивлением глянула на меня, потом решила оставить мою реплику без внимания.

— Как подумаешь, — начала она, — что этот человек жил в тысяча трехсотом году, раньше, к примеру, чем…

Она говорила про Джотто. Я смотрел, как она говорила. Похоже, мой взгляд был ей приятен, должно быть, вообразила, будто я ее слушаю. Она была вполне на это способна. Вот, уж точно, не знаю, может, месяцы, как я по-настоящему на нее не смотрел.

Мы вышли из кафе. Она все говорила и говорила про Джотто. Взяла меня под руку. Как обычно. Улица опустилась на меня, охватила со всех сторон. Казалось, маленькое кафе сразу затерялось, словно в океане.

Впервые с тех пор, как я жил с этой женщиной, меня внезапно охватило какое-то непривычное чувство — оно было похоже на стыд оттого, что рука ее переплетается с моею.