Моряки Гора

Бросив взгляд назад и вниз, чтобы проверить как там рабыня, привязанная ко второй мачте в наказание за некую провинность, я убедился, что она по-прежнему на том же месте. Ее ноги были босы, как это принято для рабынь в хорошую погоду. Свободные женщины уверены, что кейджера, раз уж она — животное, не имеет права ходить в обуви, не больше чем какой-нибудь верр или кайила, однако окончательное решение, конечно, все равно за владельцем рабыни. Некоторые невольницы, высокие кейджеры, могут иметь в своем распоряжении сандалии и даже туфли, украшенные драгоценными камнями, вот только свободная женщина, увидев такое нарушение традиций, запросто может приказать, снять столь дерзкую обувь в своем присутствии, а иногда и потребовать встать на четвереньки и, кротко склонив голову, принести ей туфли в зубах, примерно так же, как мог бы их принести своему хозяину любимый слин, или рабыня своему владельцу. Трудно отыскать хоть толику приязни в отношениях свободной женщины и рабыни. Но что интересно, рабыня с благодарностью сама встает на четвереньки и, покорно опустив голову, несет в зубах сандалии своему хозяину, как животное, которым она себя сознает. «Я ваша, ваше животное, Господин. Может ли рабыня надеяться, что хозяин сочтет ее достойной своего внимания?». Вероятно, сказав что-то подобное, она поцелует его ноги, а затем аккуратно наденет на них сандалии и завяжет шнурки, после чего она, наверное, снова поцеловав его ноги, немного отстранится и встанет перед ним на колени, склонив голову. Она — его рабыня. Он — ее господин. Однако, это совсем не то же самое, что проделать это перед другой женщиной. Какое право имеет одна женщина, по своей сути всего лишь женщина, так позорить, унижать и оскорблять другую женщину? В этом нет ничего общего с естественными отношениями женщины и мужчины, лишь безжалостное оскорбление, ни на чем не основанная, неестественная пародия на биологически обоснованную правильность. Разве обе они не самки, не подходящее имущество мужчины? Вся разница между ними сводится к ошейнику на шее одной из них? Почему свободная женщина так ненавидит рабыню? Может она завидует дрожащей рабыне, ни горле которой красуется тонкая полоса металла, объявляя о ее красоте и желанности? Или она завидует ей, ее счастью, ее удовлетворенности, ее господину, наконец? «Так ли отличалась бы от меня, гордая госпожа, — могла бы задаться вопросом рабыня, — будь Ты одета в такую же тунику, как и я, а твою шею так же, как и мою, окружал бы подобный опознавательный аксессуар?».

На палубе было сыро и холодно.

Волосы стоявшей внизу девушки, темные и длинные, промокли насквозь и почти полностью скрывали ее лицо. Лишь иногда, когда она поднимала голову и смотрела в мою сторону, ее лицо, белыми, блестящими от капель дождя полосами проглядывало из-под волос. Но я не обращал на нее большого внимания, и она вскоре снова опускала голову. Ее фигура, на мой взгляд, и в прежние времена небезынтересная, за время прошедшее с начала путешествия стала еще лучше. Несомненно, это было результатом режима диеты и физических упражнений, назначенного ей. Можно много чего добиться от своего животного в плане улучшения его породы, стоит только захотеть. Ну а раз уж ее жизненная энергия и здоровье укрепились, то она, теперь простое животное для удовольствий в ошейнике, как и все остальные ее сестры, будет еще беспомощнее, чем когда-либо крутиться в своих веревках. Рабство многократно усиливает сексуальный аппетит и потребности женщины, делая их почти невыносимыми.

Я обвел взглядом горизонт, точнее то место, где он должен был находиться, скрытый тучами, темнотой и стеной дождя. Трудно что-либо разглядеть в таких условиях.

Палуба к этому моменту почти совсем опустела. Темнота и непогода не особенно располагают к прогулкам. Внизу, за исключением рулевого, несшего вахту на юте, рабыни и двух парней дежуривших на палубе, никого не было. Первая вахта уже сменилась, и теперь пришло время второй смене приступать к исполнению своих обязанностей. Позже я узнал в чем они заключались.