Моряки Гора

Продолжали ли они, спрашивал я себя, кормить рабынь в отсеках на палубах «Касра» и «Венна». Я предположил, что, скорее всего, да. Мужчины любят своих животных, верров, кайил, рабынь. Например, Кэбот, это я знал точно, делил свой скудный паек, теперь сокращенный до минимума, со своим хромым слином по кличке Рамар.

До моей вахты оставалось еще два ана.

Я лежал на койке, обессиленный наполовину обезумевший. Я боялся, что сходил с ума в буквальном смысле этого слова. За день до этого, в этом своем полубезумном состоянии, у меня возникло странное, даже абсурдное ощущение, что работать стало легче.

Вахты, как я узнал позже, были сокращены.

Подходила к конца Рука Ожидания.

В это время на Косе, как, наверное, в любом другом месте Гора, я не уверен, насчет Брундизиума, но в Аре точно, люди избегают вести дела. Фактически, это время страха, страдания, отчаяния, и траура. Магазины закрыты. Улицы пусты. Многие запечатывают двери и окна своих домов смолой, чтобы не впустить неудачу. К дверям обычно прибивают венки из лавра или веминиума. Это, как известно, отпугивает неудачу. Люди сидят в закрытых домах, постятся, почти не разговаривают. Они пережидают эти ужасные времена, в конце которых будет ясно, закончится ли этот мир, или начнется снова. Это — конец года. Некоторые города подвергшиеся нападению во время Руки Ожидания, были разграблены и сожжены, из-за того, что горожане, отказывались покидать свои дома, боясь поднять оружие, в такое пугающее, зловещее время. Несомненно, все это безумие и не имеющие под собой оснований предрассудки, тем не менее, очень немногие захотят уехать из города в такое время. Даже представители высших каст не лишены беспокойства в такое время.

Да, это — пугающее время, Рука Ожидания, но я не буду ничего говорить вам об этом.

Я лежал на своей койке, голодный и слабый.

Я надеялся, что смогу подняться, когда меня вызовут на вахту. Кое-кто из нас, из некогда крепких, стойких мужчин, не смогли.

Время от времени, по пути с вахты, я заглядывал на палубы «Венна» и «Касра». Теперь в тех местах было тихо. У меня не было особых сомнений, что в тех отсеках крупные женщины, рабыни-надсмотрщицы, мускулистые, сварливые, мужеподобные, имевшие стрекала, считавшие именно себя истинными женщинами, возможно, по той причине, что больше походили на мужчин, забирали себе самые большие и лучшие части еды. Как дурно они обращались с теми женщинами, что были миниатюрнее, красивее, женственнее их, а главное, зависели от них! Довольно интересно, что некоторые женщины, такие крупные, мясистые, уродливые, несчастные, так ненавидят других женщин, тех которые меньше, красивее, которые ясно, безоговорочно и соответственно являются рабынями мужчин. Может причина этого крылась в зависти? Трудно сказать. Само собой, рабыни боялись их до слабости в коленях, почти так же, как они боялись свободных женщин, презиравших их за их слабость, потребности и неволю. Но даже эти мужеподобные женщины, все равно оставались рабынями и обязаны были опускаться на колени перед свободной женщиной, дрожа и раболепствуя, ничуть не иначе, чем это делали их меньшие и более красивые сестры. Так что, не было ничего удивительного в том, что хорошенькие рабыни стремились спрятаться под защитой мужчин, как от таких грубых животных, так и от свободных женщин. А где еще они могут надеяться найти безопасность, понимание, сострадание и счастье кроме как у мужчин, которые рады наслаждаться их красотой, бескомпромиссно доминировать над ними, использовать их в целях, в которых, и рабыни сами это прекрасно знают, они были созданы по своей природе. Безусловно, мне случалось видеть, как мужчины иногда брали таких мужеподобных грубых рабынь в свои руки, давая им понять, что перед мужчинами они были столь же маленькими, слабыми и беспомощными, как и их более красивые и миниатюрные сестры перед ними. В результате эти грубые женщины, проданные, возможно, за сущие гроши и получившие понимание значения своего пола, пусть и под плетью, обнаруживали в себе женственность, которой, как им казалось, не существует, и которую, как они утверждали, они презирали в своих меньших сестрах. И так же, их меньшие сестры, соответствующим образом направляемые, они быстро изучали и самих себя, и любовь. Вовсе не обязательно быть ни девкой золотой монеты, ни девкой серебряного тарска, чтобы найти себя в неволе. Теперь они познали себя, и по-женски благодарны за это, ибо их вернули на их место, как и любую из их сестер по неволе.