Морями теплыми омытая

Но в этот момент, как всегда бывает в таких случаях в сказках, неблагодарные индонезийцы взяли оружие в руки и сказали, что надо до конца бороться за свободу родины, и прибавили лишенные всякой лирики слова о том, что надо окончательно разгромить империализм и колониализм. «И высокая гора рухнет, если ее подкапывать каждый день», — вспоминали при этом индонезийцы свою пословицу.

Но колонизаторы не могли «бросить» бедную Индонезию на произвол судьбы. Они еще долго не покидали эту страну — до тех пор, пока неблагодарные индонезийцы сами не вытолкали бывших господ в шею.

Священнослужители обиделись и перестали бить в колокола. Они и теперь еще считают, что никто не погиб за Индонезию, а могилы борцов за свободу выдумали неблагодарные индонезийцы.

В горах

Наступила вечерняя пора, когда горы уже темнеют, птицы отдыхают и крестьяне уходят с полей.

Мы шли по дороге, заросшей сухой колючей травой и засыпанной в колеях серыми острыми камнями. Миновали деревенскую лавчонку, где можно купить и соленую рыбу, и разноцветные конфеты, и развесной чай, и дешевую обувь, и плетеные сумки. Хозяин, старик индонезиец, сидел около своего заведения и молча смотрел на птиц, томящихся в высоких клетках.

Миновали трубопровод, по которому с гор вниз шла вода, и здесь встретили крестьянина. Он был молод. Синие парусиновые штаны на нем были изодраны и перепачканы глиной. На мотыге, которую он держал на плече, засохли комочки краснозема.

— Возвращаюсь домой с поля, — сказал он, отвечая на вопрос, — ходил обрабатывать бананы.

— А этот участок, — показали мы на клочок земли, где зеленели всходы лука, — тоже твой?

Крестьянин ответил утвердительно.

— Да ты, друг, богач! — в шутку сказал кто-то.

— Какой я богач? Разве богачи ходят в таких штанах? — не поняв шутки, возразил крестьянин и показал на свой перепачканный, изодранный костюм.

— У меня шестеро детей, а работаю я один. Много там не заработаешь, — показал он на стоявшую вверху маленькую чайную фабрику, из ворот которой вереницей шли окончившие работу женщины. — На два килограмма риса и то не хватит.

Подошел второй крестьянин — беззубый, в трусах и старой, очевидно, кем-то подаренной пижаме.

Снова поздоровались. Стало уже почти темно. Отчетливо можно было видеть большое зарево костров на соседней горе. В сторону этой горы прошла большая группа крестьян — старых и молодых, вооруженных палками. У некоторых на поясах болтались крисы.

— Куда они идут? — поинтересовался наш спутник индонезиец.

— В горы, помогать солдатам, — ответил крестьянин в пижаме.

Он охотно рассказал, что в горах окружили банду мятежников. Костры зажгли солдаты, чтобы мятежники не могли уйти.

— Бандитам сказали, — пояснил крестьянин, — чтобы они шли вниз, иначе мы их всех перебьем.

— Откуда ты это знаешь? — спросили у словоохотливого крестьянина.

— Я был на почте, — простодушно и в то же время хвастаясь своей осведомленностью ответил он, — и слушал, как командир говорил об этом со своим начальником по телефону.

— Что же теперь будет? — тревожно спросил крестьянин в изодранных штанах, очевидно, беспокоясь за судьбу семьи.

— Они спустятся с гор и сдадутся, — уверенно сказал крестьянин в пижаме, — им нечего есть, а голод страшнее, чем солдаты.

Необходимо сказать, что на территории Индонезии долгое время орудовали, подстрекаемые колонизаторами, банды мятежников. Эти банды нарушали мирный труд индонезийского народа и отнимали много сил для борьбы с ними. В последнее время мятежники разгромлены.

Стало свежо. Наступила полная темнота, и огонь костров вспыхнул еще ярче.

Крестьяне мирно курили и продолжали разговор.

Они знали, что у бандитов нет патронов и другого снаряжения. В деревнях ведь ни патроны, ни порох не изготовляются: «откуда-то» все это надо привозить.

Очевидно, рассуждали они, «откуда-то» лодки перестали ходить по морю. Да и самолетов давно не слышно с тех пор, как подбили американца.

— Какого американца? — полюбопытствовали мы, и опять тот же крестьянин в пижаме ответил:

— Если вы будете на Амбоне, спросите полковника, он все вам расскажет.

На следующее утро мы прилетели на Амбон. А встретиться с Питерсом, командующим войсками округа, уже не составляло труда. Питерс был, как многие индонезийцы, невысок ростом, но широк и коренаст. Все на нем было пригнано, все сидело ловко и складно, начиная с пилотки и кончая гимнастеркой защитного цвета, отутюженной до блеска.

Американец, о котором мы услышали от крестьянина, был летчик по фамилии Поуп. Мятежники нанимали его и платили за каждый вылет.

Поупу это нравилось. Он вылетал расстреливать крестьян, собиравшихся на базаре. Однажды он расправился с крестьянами, выходившими после молитвы из мечети. Люди эти были беззащитные. Поупу они ничего не могли сделать. А он получал за каждый вылет, накапливая деньги либо на покупку дома, либо для того, чтобы открыть бар. Очевидно, это обошлось бы ему в несколько сот убитых индонезийцев.

Крестьяне проклинали Поупа, грозя и негодуя, какая же мать могла родить такого изверга и подлеца!