Морями теплыми омытая

А кажется совсем недавно Никита Сергеевич Хрущев и президент Сукарно торжественно забивали здесь первые сваи. Никита Сергеевич надел тогда брезентовую куртку и рукавицы строителя. А президент Сукарно шутил и говорил, что можно будет по окончании стройки обоим руководителям принять участие в спортивных соревнованиях.

Для кого трудились наши соотечественники? Какая идея, какая сила привела их сюда? Почему многие из них оставили семьи, покинули родной кров и переживали то чувство неизлечимой тоски по родине, которое заслоняет свет и волшебную красоту океана, заставляет проснуться вдруг среди ночи, лежать и часами думать о своей земле, вспоминать мельчайшие в обычной жизни, казалось бы, незначительные и неприметные детали? Сюда их привлекла великая сила идей интернационализма, высокой сознательности советского человека.

Наступает вечер. Фары автомашин прорезают темноту.

Осторожней стараются ехать велосипедисты, потому что у многих из них нет фонарей, а без света в потемках могут и сбить. Бечаки зажгли карбидные фонари, подвешенные к оси.

Покачиваясь, медленно движется навстречу чуть мерцающий желтый огонек: идет торговец со своим летучим рестораном. Зажглись лампы около лотков уличных торговцев.

Толпы людей, главным образом молодежи, около кинотеатра. А там, где нет ни ламп, ни света фар, — сплошная чернота. Очень многолюдно около городского клуба. Одна за другой подходят сюда машины. Немало людей в праздничной одежде идет пешком.

Зайдем и мы в клуб.

Вместительный зрительный зал — пожалуй, на тысячу человек. Скромное оборудование — деревянные скамьи и стулья. Все пространство вокруг сцены в цветах. Много огромных букетов: цветы в корзинах, гирлянды из цветов.

Проигрыватель в темно-коричневом чехле передает «Интернационал» — все в зале знают эту мелодию, она звучит в наступившей тишине торжественно и победно. И никто не обращает внимания на то, что проигрыватель иногда спотыкается. Все сосредоточено на том, что есть коллектив, единая воля и единое чувство.

К микрофону, головка которого на металлическом стержне поднимается над островком цветов, подходит председательствующий. Как бы проверяя микрофон, он два-три раза щелкает по нему и смотрит через поблескивающие очки в зал.

Тихим и спокойным голосом, каким говорят про человека, находящегося здесь, рядом с нами в этом зале, председательствующий произнес:

— Наше Общество дружбы пригласило вас на этот вечер, чтобы отметить день рождения Владимира Ильича Ленина.

Этим было сказано все: и любовь к Ленину, и вера в будущее, и призыв к борьбе.

Портрет

Бесцветные свинцовые глаза. Точный пробор светлых, почти рыжих волос; лысина тщательно скрыта. Он в безукоризненном костюме и белоснежной рубашке. Под воротничком тоненький черный шнурочек от монокля.

Он невысок ростом. Когда встает со стула, разгибается медленно: возраст и радикулит дают себя знать. Поднявшись, сразу старается принять стройный, подтянутый вид: сказывается долгий, более чем двадцатилетний срок службы в экспедиционных войсках в Индии.

Его жена высокая, густо напудренная дама с острыми бегающими глазками. Она обожает своего мужа и при всяком случае убежденно повторяет его мысль о том, что есть народы, которые еще нуждаются, чтобы ими управляли белые.

Жарко, и наш собеседник снял пиджак.

— Вы, то есть западные державы, получали за год в Индонезии прибыли почти столько же, сколько составлял весь ее национальный доход.

— О нет, — говорит человек в белоснежной сорочке, — это, очевидно, какая-то ошибка.

— Почему ошибка?

Мы протягиваем собеседнику тоненькую книжечку в светло-коричневом переплете, густо заполненную цифрами.

— Вы хотите сказать, цифры упрямая вещь? — улыбается собеседник собственной находчивости и добавляет:

— По если рассуждать о Великобритании, то она далека от таких доходов. У моих соотечественников есть здесь плантации каучука. Но представьте себе — плантации еле дают семь процентов в год. Ужасно!

— Но, может быть, плантации еще молодые и Не набрали силы?

— Да, конечно. Лучшие сборы плантация дает в 25–30 лет. Тогда и доходы наших людей повысятся. Но…

— Вы хотели что-то сказать?

Позвольте, я хотел лишь спросить: кто теперь может сказать, что будет не через двадцать лет, а через два года? Ужасно!

Пауза. Затем снова тянется нить разговора. Фразы кажутся ножнами, в которых скрыты клинки.

— Много ли здесь ваших соотечественников? Как они живут?

— Думаю, что более тысячи человек.

— Может быть, им уже нет смысла оставаться здесь, в изнурительной жаре? Тем более что доходы от плантации стали такими ничтожными.

— Затрудняюсь ответить вам, — говорит собеседник. — Многие из наших людей живут здесь не потому, что им нужны доходы; они так любят эту страну, так любят ее народ! Им очень трудно с ней расстаться.

Жарко, и собеседник вытирает платком крупные капли пота на лысеющем лбу.

Настала пора закончить визит. Мы прощаемся. Наш собеседник стоит на лестнице и машет рукой вслед машине, отъезжающей от старинного, построенного в голландском стиле белого особняка.

Случай на улице