Морок

- Ты расскажи мне - где мы? И про этих, которые пели. Вообще, говори что-нибудь, а я буду слушать.

- Я до охранника твердозаданцем был, на шарикоподшипниковом, а они там работали. Петро и Фрося их зовут. В одном цехе вкалывали, а я мальчишка, глупый, вот они и держали меня за сына. Петро и Фрося... Павел хотел что-то добавить, но сам же и оборвал себя резким взмахом руки. - А комната... ее мой знакомый тут соорудил. Он знает и я, больше никто. Ты лучше спи, а говорить после будем, времени хватит.

Соломея поняла, что Павел от нее что-то скрывает, не договаривает до конца, но расспрашивать не стала. А он, без голоса, одними губами:

- Спи, спи...

Соломея закрыла глаза и уснула.

И снова оказалась на лесной дороге, на том месте, откуда она хотела вернуться, когда пробудилась. Теперь она уже не шла, а бежала, по-ребячьи подпрыгивая от избытка сил. Спешила, с любопытством заглядывая за каждый новый поворот, - а там что? а там? А там лежали солнечные полосы и горела на траве роса. "Но где-то ведь дорога кончается, - думала Соломея, куда-то она должна меня вывести!"

Соломея умерила бег, пошла шагом и больше не заглядывала за повороты, а смотрела себе под ноги и не сразу заметила, что дорога кончилась. Уперлась в густой березняк и кончилась. Соломея постояла, раздумывая, и двинулась прямиком. Скоро и березняк кончился. Перед глазами открылось поле, и посредине его высилась крутая гора с едва заметной тропинкой между низких кустов. Заглядевшись на гору, Соломея запнулась. Под ногами серел большой деревянный крест. Дерево старое, обмытое дождями и обдутое ветром, основание - в трещинах. Крест, видно, лежал на этом месте давно, и в основании проросли из широких трещин тонкие былинки. Соломея нагнулась, дотронулась рукой до былинок и до самого креста. Дерево оказалось теплым, а былинки - мягкими.

- Зачем он здесь?

И во второй раз проснулась.

Открыла глаза и вскинулась на раскладушке - Павла в комнате не было.

14

Глубокая ниша, вырытая возле горячей трубы, круто уходила вниз. На самом дне, застеленном листами картона и тряпками, лежали двое. Места им, чтобы вытянуться в полный рост, не хватало, и они лежали, свернувшись, подтянув к животам колени. Рядом пищали, шуршали мыши, затевая возню, и не давали уснуть. Приходилось отгибать угол картонного листа, быстро-быстро стучать по нему казанками, и мыши, пугаясь резкого звука, брызгали по укромным углам, замирали там, набираясь смелости, чутко внимали людским голосам:

- Петь, а Петь, слышь...

- Ну.

- А ты у меня хороший, правда, хороший...

- Не может быть...

- Мо-о-жет... Раз ты есть, значит, и быть может.

- Помолчи, болтало.

- Молчу, молчу. Петь, а Петь, слышь...

- Ну.

- А ты баян надежно упрятал? Не найдут?

- Искальщики не выросли.

- Петь, а Петь, слышь...

- Оглох я, на два уха!

- Ты не серчай, ты же хороший. Давай лучше поцелуемся.

- Еще чего.

- Петь, а Петь, слышь...

Ответа нет.

- Петь, а Петь... скажи, как ты меня любишь.

- Как санитара. Да замолчишь или нет, в конце концов! Ефросинья!

- А я туточки.

- Спи, холера!

- Сплю, сплю. Петь, а Петь, ну что мы с тобой в ячее не выспимся?! Загребут, не дай Бог, в наезд, и выспимся. Полезли наверх, в лес заберемся подальше, там звезды видно...

- Да мать-перемать! Ноги не вытянешь, баба наговориться не может, труба бок жгет, а тут еще падалью с мышами воняет! Во, жизнь горбатая! Пошли!

- Пошли, пошли, Петь, я всегда готовая.

Петро, чертыхаясь, сгреб из-под себя тряпки в угол, пригнул голову и полез из тесной ниши наружу. Фрося, не отставая от него, скреблась следом. В горловине, на самом выходе, ниша становилась совсем узкой, и Петру пришлось немало поизвиваться, пока он не протиснул широкие плечи. Земля осыпалась, сухо шуршала и падала вниз, на Фросю. Та от пыли чихала со всхлипами и безропотно ожидала, когда Петро подаст руку. Фросе было тяжелей выбираться, и она, чтобы уменьшить объемы, стянула сначала бушлат и подала его, а после, крепко ухватившись за руку Петра, покарабкалась и сама, тараня и соскребая грудью целые земляные пласты.

- Тише, Петь, тише, - подавала она голос, - богатство мое не раздави, сам заскучаешь.

- Ты лезь, шевелись, как живая! - недовольно бурчал Петр, вытягивая свою подругу на белый свет.

Белого света, впрочем, не было.

Редкие фонари на свалке погасли, мусорные горы и кучи мрачно темнели, а над ними с воем носился ветер. Ровно и сильно шумел верхушками недалекий лес. К нему и подались Петро с Фросей, быстро угадывая в темноте знакомую им дорогу. Шли они, как всегда ходили по земле, след в след, он - впереди, она - сзади, и еще не бывало случая, чтобы Фрося отстала от Петра хоть на пять шагов.