Морок

Он не сразу услышал треск очередей. Зато увидел, как перекрючило огнём «хамелеона». Схватившись за живот, тот упал в траву. Вслед попадали те, кто стоял с ним рядом. И только потом Зорин услышал, радостный сердцу, пулемётный перебой. Державшие его отскочили, как и резавшие. «Вова-а…» — Зорин улыбался. Сработало. Сердце радостно выплясывало «буги-вуги». И даже шея перестала болеть, хотя он не был уверен, что её не заточили под карандаш.

Бой продолжался. Палачи его залегли в траву и огрызались короткими очередями. Мишин выстёгивал их по одному. «Вова сделает. — Лениво ухмылялся Зорин. — Вова ещё тот». Он подобрал колени и попытался принять собачье положение. Изображение повело. Он почувствовал как руки, и колени становятся ватными, а тело кренится вбок.

— Зоря!!! — Донеслось до него. — Не встава-ай!!! Задену, сука, лежи! Не встава-ай!!!

Он плюхнулся лицом в траву. Последней мыслью уходящего сознания было: «Вова сделает».

* * *

— А мы ведь, баба Пелагея, от Морока кое-как убежали. Так нас там вертело, так крутило, жуть! — Ваня по обыкновению улыбался, в ширину своей знаменитой простодушной улыбки.

— Ох ти, господи святый! Шо ж вы не слухаете старых людей! Ведь талдычила я, талдычила не соваться в нечестивое место! А ты?! Седину нажил, а ума не выпростал. — Старушка органично родительским жестом тюкнула Зорина в лоб. — И-е-эх! Они-то дети, а ты что?

— Прости, мать! Бес попутал. — Вадим виновато улыбнулся.

— Вот то-то же и попутал…

— Восемь раз спускались с этой горы! — Начал накручивать Ваня, но Наталья вовремя толкнула его острым локотком.

— Чего городишь, трепло! «Восемь»… Всего четыре!

— Один раз за два шёл, Наташка. Нервы не железные…

— А я так считаю: страшное миновали, а вспомнить теперь приятно как приключение! — Олег обнимал свою прелестную Люсю и тоже расплывался в улыбке. — Да, ведь, моё солнце?!

Люся томно поддакнула и отпила чай со своей пиалы. Они сидели за огромным длинным столом в светёлке старого сруба. В гостях у новознакомой бабы Пелагеи. Той, что попалась им на лесном перепутье, когда они ходили по грибы. Чай у бабы Палаши был настоян на чабреце и душице, с добавлением, как сказала хозяйка, листьев ежевики. Один глоток уже оживлял и снимал хандру. А если говорить о хандре, откуда она может взяться, когда так всё удачно закончилось. Четвёртый спуск оказался переломным и они чудом, можно сказать, вышли из под проклятия Серого Холма.

— А что, мать, давно ли люди про этот Холм ведают? — Зорин смочил в чаю пересохшую печеньку. — Когда слух первый раз появился?

Пелагея перестала носиться с кухонной утварью и присела на краешек скамьи.

— Сама-то я с шестнадцатого году буду. Муж мой покойничек и того с девятого… Твориться это началось никто не помнит как. Только первые стали пропадать каторжные. Те, кто с царёвой каторги убегал. Дед мой гутарил ещё: варнак-душегубец Макарка во лесах долго хоронился, уж больно он властям царским насолил. А потом и сгинул вовсе. Только после этого, сказывают, часовенька и стала появляться…

— А причём здесь разбойник и часовня? — Спросил Олег. — Какая тут связь может быть?

— Э, милой! Дело тут не как связь можеть встать! А только сказывали, кто Макарку знал: желал он замолить грехи перед Господом. Все деньги, которые неправедно убийствами нажил, хотел варнак отдать на строительство церкви. Или часовни, на худой конец. С тем, чтоб зачлось ему на том свете-то!

— Это значит, что и у разбойников есть светлые мотивы! — Назидательным тоном учительницы произнесла Наталья.

— Есть, милая, есть! В любом человеке живёт и светлое и темное. А что в нём пересилит, с тем он и пойдёт в мир божий. Так вот, о чём я? Ага… Деньгов-то своих Макарка не успел никому отдать, сгинул бесследно. А часовня на Сером Холме с тех самых пор и маячит, как совесть душегубца. Не успел он причастить свою душу и часовня та — горе всем путникам!

— Часовня, мать, не совсем часовня… — Вадиму хотелось выстроить линию грамотно, но он никак не мог привязать к призраку толковых аргументов.

— Да знаю, милок, знаю! — Махнула рукой баба Пелагея. — Про то и толкую! Ушёл убивец, не успевши отмолить грехи свои, и оставил на том Холме напоминание о мечте несбыточной.

— Ну, бабушка, вы скажите! — Климов хрустнул яблоком. — В миру, знаете, какие убийцы ходят. Пострашней вашего Макара. И если б после каждого такие памятники оставались…

— Не каждый убийца мечтает построить храм! — Резонно заметила Люся. — А этот мечтал… Правда, баба Палаша?

— Правда, ягодка! — Просияла старушка. — Как есть аккурат правильно! Мечтал-то он мечтал, только помри он где-нибудь в другом месте, почитай бы ничего и не было. Но правдоть издревле гутарют: в тайге места такие случаются, не приведи господь! Только ахни и тут же тебе в ответ ухнет! А за Холмом и до Макара дурная слава ходила, только часовни из веток не тянулись. Вот ведь как… Да вы подливайте чаёчку, погорячее! Не богат у меня стол, ну да счас грибочки открою. Сама солила…