Морок

— Ты ни разу не общалась с ее родителями? — уточнил я.

— Отчего же? Общалась. Они, разумеется, очень мне благодарны за заботу об их дочери. Но они просто не в состоянии компенсировать моих затрат.

У меня кругом шла голова, но уже не от голода и вкусных запахов. Я не мог оторвать взгляда от рук Бетт, ловко раскладывающих на блюде окорок, копченую колбасу, форель. Есть больше не хотелось. Меня тошнило, как будто именно мне только что скормили тарелку овсяной каши, как будто это именно меня выставили за порог, не пустили на чужой праздник.

Бетт вела себя как любая обыкновенная, нормальная англичанка. Отчего же мне ее действия казались дикими и невозможными? Бетт своим горбом зарабатывает на булку с маслом себе и детям. У меня язык не повернется сказать о ней хоть одно плохое слово. Если бы я осуждал ее, я не испытывал бы перед ней такой неловкости за свое бегство.

Обед в обществе малышей закончился. Через некоторое время Бетт попросила у меня прощения: она должна отлучиться на четверть часа — уложить детей. Потом она вернется, и мы продолжим вечер.

Я поднялся из кресла.

— Я, пожалуй, пойду. Все было чудесно: очень вкусно и весело. Спасибо. Я очень рад, что вы теперь снова вместе!

Бетт так опешила от неожиданности, что даже не стала возражать. Теперь она, должно быть, подозревает меня в мужской несостоятельности…

Много раз с того дня я терзал себя одним и тем же вопросом: неужели я такой нетерпимый идеалист? Но нет, дело не в идеологии. Я не поклонник неумеренного альтруизма. Скорее этот эпизод явился для меня знаком: приглядись, не соблазняйся сходством интересов и успешностью профессионального взаимодействия! Мы — разные. У нас совершенно различные ценности и устремления. И нет между нами такого чувства, ради которого я готов был бы всю эту разницу взглядов на жизнь игнорировать.

Прости, Джейн Элизабет Николсен, останемся добрыми товарищами!

* * *

От неприятного воспоминания сон как рукой сняло. Я так погрузился в свои мысли и в переживание прошедших событий, что вздрогнул от звонка мобильного телефона. Не люблю я этих звонков! Мелодии пробовал менять — не помогает. Каждый напев мобильника вызывает у меня неприятные предчувствия. Как если бы когда-то в прошлом мобильная связь принесла мне беду…

Я нажат кнопку громкой связи.

— Мистер Смит, меня зовут Филипп. Я был участником той злосчастной прошлогодней истории…

Сердце громко стукнуло и тревожно сжалось, но я еще не понимал. Я выжидательно молчал, и молодой мужской голос продолжил объяснения — заметно более сбивчиво: видимо, ОН рассчитывал, что я сразу пойму, о ком идет речь.

— Та история с оглаской конфиденциальной информации… которая случилась с вами прошлым летом…

— Со мной?

— Мистер Смит, вы наверняка меня помните…

— Подождите минуту.

Я кое-как съехал на обочину. Не помню, чтобы я включал поворотник, да и вывернул руль так резко, что на сигнал никто не успел бы отреагировать. Мой автомобиль «подрезал» грузовик, шедший на приличной скорости позади. Тот обругал меня длинным, отчаянным гудком. Я несоразмерным рывком заглушил мотор, едва не сломав ключ зажигания.

Руки крупно дрожали. Меня всего лихорадило.

История, которая случилась… со мной! Прошлым летом — ровно год назад — в компании бушевали нешуточные шпионские страсти. Я во всех подробностях помнил историю, происшедшую с Бетт. А свою собственную — предпочел забыть…

Если бы любимая жена, с которой прожили несколько безоблачных — так мне, по крайней мере, казалось — лет, вдруг решила уйти от меня под влиянием лишь собственных желаний, мне было бы больно, но я бы хотел помнить. В действительности же вышло так, что я собственными руками разрушил хрупкое счастье. Я сболтнул лишнего в разговоре с этим мальчишкой, Филиппом, а слова мои попали в печать. Жена исчезла в одночасье, без объяснений, без надежды на возвращение.

Острое чувство вины так растравляло боль потери!.. Я искал ее, пытался вернуть. А когда все попытки утонули в кромешном аду неизвестности и отчаяния, туда же канула память.

Я забыл. Я забыл совершенно. Память о реальных событиях, о нескольких годах жизни заместилась другим вариантом — неким зыбким, как во сне, суррогатом реальности. Даже теперь мое сознание — или что-то в моем сознании сопротивлялось воспоминаниям: образ жены не вставал перед моими глазами, ее имя не воскресало на моих губах.

Зато я отчетливо вспомнил Филиппа. И всю ту историю, в которую я вовлекся его стараниями.

Переключившись на трубку, я поднял к уху телефон. Руки по-прежнему дрожали. Но управлять голосом я, к счастью, умею: многолетняя практика.

— Да. Я слушаю.

— Может быть, вам неудобно сейчас разговаривать? — робко спросил молодой человек. — Я мог бы перезвонить вам, когда вы назначите, и по какому-нибудь городскому телефону, который вы назовете.

По сравнению с важностью начатого разговора мысль о дороговизне международного роуминга вызвала у меня нервный смех.

— Удобно. Продолжайте.

Отрывистость речи диктовалась темпом дыхания. Впрочем, быть обходительным и приятным собеседником не входило в мои намерения.