Морок

Зорин сглотнул комок в горле. Он понимал мать. Будь он на её месте, утёрся бы тоже. Хотя оставлял за собой право возражать, а иногда и грубить деду. Но важно различать тональные голосовые нюансы. В разных случаях — разный угол настроения. Один только дед выбирал, когда быть душкой, а когда Сталиным. И путать такие вещи нежелательно.

Сам Вадим как всегда разделился во мнении об однозначности выбора. Да, мать! Да, он её сын и материнское обязано возобладать над мещанским. Но! Молодая привлекательная женщина не ропщет на судьбу, когда в её жизни всё ясно на десять-пятнадцать лет вперёд. Глухой совок в центральной части Сибири; отец — угрюмый охотник; пелёнки, ясли — непреложность полутора лет. Как отдушина — выезды в Москву. Возможность найти человека-мужа и человека-отца ему, Вадиму. Это всё предварительно черновой вариант. Но главное, безысходность и невозможность отклониться от заданного течения жизни. Заданного кем? Кто выбирает, как человеку жить? Поэтому когда появляется шанс, шансик круто изменить жизнь, психологически выбор делается мгновенно. Вадим не мог не понять состояние матери, как не мог и простить её измены. Противоречие кренило его в сторону матери. Потому что если б не было этого самого противоречия, в душе б господствовал слепой негатив к перелётной кукушке… Он вдруг вспомнил врезающиеся в мозг слова подсознания: «твоё неведение продолжалось бы не более семи лет». Означало ли это, что Зорину предопределено увидеться с матерью? Услышать её, увидеть, как обещано, не выходя из дома. Неужели это возможно? Компьютерные технологии в короткие семь лет. У него и компьютера-то дома нет… «Она боится твоего суда». «Выйдешь на контакт первым, облегчишь её попытку связаться с тобой».

«Конечно же, я найду тебя первым! — Думал, рассеянно блуждая взглядом, Вадим. — Вот только вылезу из этого блудняка. Куплю компьютер, научусь щёлкать по клавишам. А там и технологии подоспеют… А может, ну её, эту виртуальность? Самому до Канады слетать? Оформлю визу! Что я денег мало получаю?» Здесь у Зорина песочный замок осыпался, так как за голыми намерениями у него не было ни точного адреса в Канаде, ни точной фамилии, под которой теперь проживала бывшая Зорина (по отцу Селичьева). А главное, Вадиму не хватало веры поверить, что «блудняк», в который он вляпался, действительно, недолгий и преходящий. Всё-таки последние стремления зависели от решения главной проблемы.

Неожиданно ноги его пристыли на месте. В четырёх шагах зияло ЭТО. Круглый участок, диаметром в четыре локтя не то, чтобы светился… Был ярок неестественной пресыщенностью красок. Будто мир с момента кисти Творца выцвел, поблек, припылился, а вот это местечко даже и не просохло. Пожелтевшая серо-грязная трава в этом кружочке была в два крата увеличена как через лупу и имела сочный апельсиновый цвет. Окошко едва заметно вращалось, спиралью уходя вниз. Место говорило само за себя и Вадим, не ожидавший лобового столкновения, хотя и искавший его, опешил от такого «вдруг». На поверку выходило: он совершенно не готов «перейти». Внутри зашевелились человеческие рычаги самосохранения: желание тела быть… телом, а не абстрактной единицей разума. Животная привычка жить перебивала перспективу чего-то там; откуда ни возьмись, подкатили сомнение, неуверенность… страх. Не совсем страх, а коктейль из неуверенности и незнания. Вадим проглотил слюну. «Проход» манил и, действительно, не заметить его было невозможно даже закрытыми глазами.

Зорин осторожно подошёл ближе, так сапёр подходит к вражескому фугасу. «Окно» ожидало его. Оно издавало, как показалось Вадиму пульсирующий свет. Хотя возможно включилось воображение: Вадиму казалось, что «окно» ещё издаёт и слабо жужжащий звук. «Проход» ждал его стопы, но Вадим мешкал. Он боялся.

«Ну что, Вадька?! Долго ль ещё очковать собираешься? Олег, вон шагнул, мускул на лице не дрогнул, а ты? Размазня-кисель! Боишься попасть к чертям на сковородку? Не дрейфь! Договоришься с козлоухими, ты же десантник!» — Так подстёгивал себя Зорин и подобная самоирония, он знал, помогала ему. Он поймал на запястье учащенный пульс и, закрыв глаза, попытался несколько утихомирить его. Водопад чарующе гремел, поднимая брызги и пузыри, но… на этот раз медитация не принесла равновесия. Пульс по-прежнему рвался из кожи. Он осторожно приоткрыл глаза… Ожидание, увы, не оправдалось. «Проход» не исчез, напротив… Стал агрессивно ярок, будто приказывал Вадиму утереть бабьи сопли и шагнуть, в конце концов… Ладно! Не боги горшки обжигают. Изведаем неизведанное и назад! Он вдруг ясно уловил, чего именно боится. Не потустороннего, не загробья, нет! Он боялся эффекта английского замка. Когда захлопывается дверь, а ключей, открыть назад, нет.