Морок

На стопку Миролюба упал Джокер. Хитрый и вертлявый, он лег на карту неизвестной, той самой Марии. Что это значило, было непонятно, но ничего хорошего не сулило. Ещё две карты, выпавшие тут же оказались двумя шестёрками. Одна легла на Миролюба, а другая на Лею с Иннокентием. Впервые юноша свободно вздохнул.

– Если поверить Миролюбу, мы просто все разойдемся по своим дорогам, – вздохнул он. – Но вот эта женщина. Чего ждать от неё? Почему мёртвые короли и королевы на флейтисте? Кто эти короли? Королева – это Евтельмина. Короли – это Я и Миролюб? И как с этим связан Морок? Почему он выпал на стороне флейтиста?

Не найдя ответа, Иннокентий решил «напасть» на флейтиста со стороны Миролюба, выбрав карту из колоды наугад и выложив её против трефового валета. Пиковый туз лёг как раз поперёк карты флейтиста, полностью почти закрыв рисованное хитрое лицо. Еще пара карт, которые полетели вслед за тузом, обещали мир и тишину.

– А если это не Морок? – задумчиво проговорил Иннокентий, возвращая пустую карту к крестовому валету. – Если это просто значит, что сам флейтист – дух, неправда, пустота, его ведь нет среди живых… Но тогда где Морок?

За спиной послышался лёгкий смешок. Иннокентий обернулся. Рядом стояла толстуха.

– А вот и я, – протянула она, широко улыбаясь.

– Ты подглядывал?!

– Я и так всё знаю, мне для этого карты не нужны, – обиженно заметила толстуха.

– А зачем тогда они?

– Ну, всё просто, смотри, – толстуха сгребла карты снова в колоду и перемешала. – Они не предсказывают события. Они их совершают. Как ты думаешь, почему я всегда узнаю, где ты? Просто ты всё время приходишь ко мне, карты приводят. А тебе кажется, что я вездесущий.

Толстуха смеялась.

– Ну, докажи, – недоверчиво потребовал Иннокентий.

Толстуха сбросила карты.

– Вот смотри, Миролюб и Лея. В кружечной. А это кто там в углу сидит? – указывала толстуха пальцем на грязную и помятую карту. – Богдан. Не помнишь такого?

– Как же! Помню, но они должны были в лесу нас ждать. И где остальные, – заволновался юноша.

– Пока неважно, все это потом. Пока что Богдан тут, рядом. Ну что, нужен нам Богдан?

– Нужен, конечно.

– А раз нужен, значит будет, – сказала толстуха и придвинула карту Богдана к картам Леи и Миролюба. – Как карта ляжет, так и будет, вот они уже вместе.

– А карта ж сама не ляжет? – догадался Иннокентий. – Её кто-то должен положить.

– Например, я, – кивнула толстуха. – Так что, я у тебя карты заберу, а то дел натворишь, тут с ними можно любую войну затеять, выиграть ее и проиграть.

Иннокентий не сопротивлялся.

– Значит, ты уже всё знаешь? – спросил он у толстухи.

– Всё, да не всё. Картами я могу людей сближать, могу их сводить, могу нападать, могу отступать, подходить и отходить, а вот думать картами за них не могу… Ты и сам это понял уже, кажется.

– Да! Удивительное дело, я думал, что Миролюб меня предал, увидев решётку и карту предательства, а это значило, оказывается, что Миролюб за решеткой, думает, что я его предал, – рассмеялся Иннокентий. – Ну, пошли, узнаем, как дела у Богдана…

– Дела не очень, если честно, – смущённо потупила глаза толстуха. – Прям, ну совсем не очень…

– А что твои карты насчёт королей говорят? – спросил Иннокентий.

– Король обязательно должен быть, говорят… На худой конец – королева, говорят, – хитро усмехнулась толстуха.

***

В тёмном, провонявшем прокисшими щами и перебродившим пивом помещении стояли вдоль стен широкие дубовые столы с навсегда прилипшими к ним мухами. Сальная, с отёкшим лицом блондинка в годах простуженным голосом отчитывала пацанву из-за высокой стойки, одаряя каждого из детей мелкой монетой, судя по ее тону и выражению измазанных сажей лиц мальчишек, монет она давала гораздо меньше, чем было обещано.

За столиком у входа отмачивал в пивной пене длинные седые усы старый забулдыга с красным лицом и выпученными глазами, словно бы его постоянно кто-то душил. Напротив расположился молодой фармацевт, позвякивающий при каждом движении краденными из хозяйской аптеки мензурками. Он ожесточённо махал руками перед сизым носом старого пьяницы.

Левее от них красотка в засаленной юбке очаровывала неопытного и очень стесняющегося рыжего юношу, тыкая в нос ему парой напудренных грудей с яркой чёрной мушкой и дыша ему в ухо тяжёлыми картинами о том, как бывает, если мужчина и женщина любят друг друга. Судя по всему, юноша представлял себе что-то иное, больше похожее на зефир, но женщина настойчиво пахла луком и перегаром, а глаза её горели опытом, поэтому юноша, кажется, уже начинал помышлять об уединенной монашеской жизни взамен роскоши любовных утех местной жрицы любви.