Морок

Тут я стал думать, как бы так устроить, чтоб сбывалось-то не через, а хотя б на следующий день. Ох тут много я чего передумал, все вам рассказывать не стану. Ни к чему это. А только вот одно вам скажу. Знаю я точно, что таким мастерством каждый в Краю обладает, не каждый понимает это. Ведь вот человек просто чего-то хочет сегодня, а завтра и забыл. А оно уже пошло сбываться. И сбудется обязательно. Это уж как пить дать, не вывернешься, что хотел – обязательно получишь. Вот много кто ходят и ворчат, как я с той Глашкой. А почему ворчат, потому что они-то просто чего-то похотели, вроде как каприз у них бабий такой вышел, а оно сбывается, а им не надо. Мучается через это весь народ. Мало кто примечает да следит за собой, чтоб лишнего не желать. А уже если что сбылось, пусть даже и не надо уже, надо всему миру спасибо сказать. Иначе будет сбываться, пока не сдохнешь. У вселенной ведь как – она ж для тебя рада-радехонька стараться, чтобы ты счастливы был. Вот бдит вселенское око, что человек Глашкиной любви захотел, и дума его одолевает, мол, если Глашка полюбит, так будет счастлив через то человек. Ну вселенная и старается во все лопатки и по ее данным, вот Глашка тебя уже полюбила, и ты счастлив должен быть, значит она твое желание из списка может вычеркивать. Смотрит она на человечка пристально. И что ж видит она? Что он, болезный, не только не счастлив, а и мучается вовсю этой Глашкиной любовью. «Дурачок, – думает вселенная. – Счастья своего не понимает»! И ну ему эту Глашку и в хвост, и в гриву, и в суп, и в кашу пихать. Нет. Полюбила Глашка – миру поклонись, скажи «спасибо» да и живи тогда уж дальше. Вселенная-то невиновата, что ты ерунду пожелал.

Я ведь это свое искусство и искусством-то не считал. Точно говорю вам, это все умеют. Никто только не распознает, не думает об этом. Выходит, я не способность обрел, а просто к устройству мира приспособился. Вроде как червяк, пригрелся на навозной куче и радуюсь, а всем мимо ходят да нос воротят, – рассмеялся Богдан хорошей широкой улыбкой.

– Да как же ты искусством не считал. Кабы не считал, так сюда и не пришел бы! – подметил Борис. – Однако ж ты здесь, с нами. Значит ценишь свое мастерство и пытаешься его уберечь.

– Так-то оно так, да по-другому все совсем, – лукаво сощурился в ответ Богдан. – Вот ты, Борис, первый тут был. Так опять же никто не знает, зачем ты сюда явился и поселение тут организовал. А как ты явился да поселение организовал, так и стал сюда магов притягивать. Вишь, и Матильда сюда прилетела не пойми как, и Миролюб за книгой пришел. А оно ведь все так в мире и работает. Я вот хотел на настоящих магов посмотреть, а ты хотел магов собрать. Вот оно и сбылось. А я сюда так и пришел, ногами. Захотел и пошел куда глядят, а набрел вот на вас.

– И правильно сделал, Богдан, – хлопнул его по спине Ярослав. – Ты человек больно солнечный, мне с тобой не только говорить, а и просто смотреть, как ты с утра уже по дому дела ворочаешь, в охотку.

– Да уж вы, известное дело, всегда дружны с самой первой встречи. Какую работу Богдан затеет, Ярушка завсегда ему на помощь спешит. А если помощь ненадобна, так рядом свою работу надумает, – рассмеялся Борис.

Богдан и Ярослав больше походили на гномов, чем на людей, роста, правда, были людского. Но оба были коренасты, оба росли вширь, а не в высоту, у каждого в глазах играла хитринка. Оба были крайне прижимисты и не скоры на решения.

Над Богданом часто подтрунивали из-за его такой явной хозяйственности, все, что найдет, себе тащит, как сорока. Уж, кажется, и все-то он материализовать может для себя, на годы вперед, кроме вечной жизни, а запасов делает столько, будто жить собирается до скончания мира и во время большого голода. Ярослав всегда держал сторону Богдана. Вот и сейчас подхватил речь товарища:

– А за Богданом и я подтянулся. Все меня знают из вас. Да и искусство мое напоказ: зовут меня Ярослав, что значит солнцу слуга, а сам я рыжий да конопатый, солнцем меченый. Дело мое – нехитрое: где вижу раздор туда с добром и суюсь, тепло распространяю, чтобы ссорам не бывать. Замыслы плохие чувствую, так смягчаю. Где кто против кого замыслит недоброе, я тут как тут.

– А можешь ли ты, Ярушка, сказать, где именно и кто именно и против кого зло замышляет? – встрепенулся Вениамин.

– Вот этого, врать не буду, не могу. Кто плохой, кто хороший – этого я не ведаю. Одно скажу: где зло большее, туда меня и влечет.

– Так-так-так, – задумчиво проговорил Вениамин. – Стало быть, ты у нас точно не как все, не случайно ты у нас оказался, притянуло тебя сюда, так, Ярушка?

– Так, Веня. Что тут – мне неизвестно, одно знаю – гибель тут может случиться, да такая гибель, о которой в книгах седые старики пишут и потомкам из рода в род годами передают.

Общество притихло. Какая-то неожиданная и явная теперь угроза нависла над ними. До этого разговора все их собрание казалось милым походом, встречей друзей.