Морока (сборник)

– Дело нечистое.

А говорили они о лутошанском кооперативе.

Да. Ну так вот, доставлен был самогон в стеклянной посуде, за сургучной печатью, доставлен был самогон в лутошанский народный суд, и принес судья Петушков эту посуду за сургучной печатью…

Тогда Егор Ковалев заявил, что этого, за сургучной печатью, самогона, он, Николай, не видал, а что если был отобран от него, Егора, самогон, то он, Николай, не отпирается, потому, что самогон этот за сургучной печатью, не самогон вовсе, а вода:

– Они, – говорит, – у меня из кадки всю воду вычерпали!

Вскрыли тогда печать, посмотрели – попробовал судья Петушков самогону за сургучной печатью, попробовал заседатель Попов самогону за сургучной печатью – и сказал судья Петушков, и сказал заседатель Попов; оба сказали:

– Вода!

Но это уже другое дело – о самогоне.

Ну так вот –

сели они за стол и председатель суда произнес:

– «Слушается уголовное дело о краже из лутошанского кооператива!»

И тогда Ефим Ковалев показал, что будто бы проходил он мимо Дурундеевской пустоши и зашел посмотреть, хороши ли на Дурундеевской пустоши травы. А трава, надо сказать, выросла куда выше колен, а уж густота, густота –

– что те сеянка!

Посмотрел он тогда на траву и сказал:

– Хороша!

Только границы и след простыл – будто бы не было!

И верно –

свидетель Никита Петров подтвердил, что на Дурундеевской пустоши действительно пропала граница и что, когда поставил обвиняемый Фома Большой палку и поставил ее на то место, где прежде стояла граница, будто бы Ефим Ковалев заявил, что Лепетиха будет в обиде…

А в это самое время загорелся в лутошанском кооперативе сарай, и когда загорелся сарай, побежал сторож Ефрем на колокольню бить в набат. А дверь на колокольню.

Нет, не так – тут-то и закричали:

– Пожар.

Только ни в Козлихе, ни тем более в Лепетихе, по словам свидетеля Сосипатра, никакого пожара не было, а был будто бы пожар в Лутошанске, и сгорел будто бы лутошанского кооператива сарай, и тогда пришел он, свидетель, Сергей Петров, в совет и сделал заявление.

И увидели, что сарай действительно сгорел, и от сарая, подлинно, ничего не осталось, и сгорел также сахар, и сгорел даже ситец, так как ни сахару, ни тем более ситцу на том месте, где стоял лутошанского кооператива сарай, не оказалось.

На этом дело о краже из лутошанского кооператива и кончилось.

Эпилог

Но я опять забегаю вперед.

Так было дело:

когда в Лутошанске склонялось тяжелое солнце и склонялось оно за крышу лутошанского кооператива, в это самое время председатель суда, судья Петушков, произнес:

– Суд удаляется на совещание!

И встал судья Петушков со своего места, и встал заседатель Попов, и заседатель Еким Федосеев тоже встал, и встал тоже со своего места –

и действительно – все они удалились на совещание.

Вынул тогда Фома Большой из мешка, вынул, говорю я, Ефим Ковалев из мешка, вынули оба по краюхе, и оба сказали:

– Время позднее!

И сказал тогда Фома Меньшой Егору, а дед Сосипатр Никите Петрову –

и сказал, говорю я, Беберя Лександре Лузге:

– Время позднее. Никак уж коровы идут?

И действительно – гнал лутошанский пастух лутошанское стадо, гнал из кривого прогона, и шло это стадо от кривого прогона мимо лабаза, и мимо земотдела, и мимо лутошанского нарсуда. И впереди стада шла черная корова, и у черной коровы на лбу было белое пятно, а позади стада шла белая корова, и у белой коровы на лбу было черное пятно. Да.

Ну так вот,

когда белая корова проходила мимо окон лутошанского нарсуда, в это самое время вышел судья Петушков и с ним вместе вышел Игнатий Попов, и вышел Еким Федосеев,

вышли они, сели за стол, и сказал судья Петушков:

«…дело по обвинению граждан деревни Козлихи – Фомы Большого и деревни Лепетихи – Ефима Ковалева в краже из лутошанского кооператива, за недоказанностью обвинения, прекратить…»

И услышал Фома Большой – прекратить, и услышал Ефим Ковалев:

прекратить!

и оба вздохнули.

– Оно, конешно, тово, погорячились!

И сказал Фома Меньшой, и сказал Егор Ковалев, и сказал, говорю я, Беберя Лександре Лузге:

– Погорячились!

А говорили они о покосах на Дурундеевской пустоши.

И когда за крышу лабаза опустилось тяжелое солнце и длинные тени сгустились на улицах Лутошанска, и сгустились такие же тени в Козлихе, и даже в Лепетихе сгустились длинные тени, и только золотом горел крест на заборовской колокольне, в это самое время из Лутошанска по кривому прогону шли мужики – надо думать, что шли там: Фома Большой и Фома Меньшой, Ефим и Егор Ковалевы, и Никита Петров, и Беберя, и Лександра Лузга, и дед Сосипатр, и шли они вместе, только издали мне никак нельзя было разобрать, кто из них шел в Козлиху, а кто в Лепетиху.

Мертвое тело

1

Когда в Вышнегорске и над самым городом Вышнегорском занялась заря – проснулся на Плешкиной слободе псаломщик Игнат, и проснулся портной Филимон на Прогонной, а в деревне Лисьи Хвосты, в расстоянии версты от Вышнегорска, проснулся без определенных занятий гражданин Чижиков.

И, проснувшись, каждый из них заметил, что пора вставать.