Моролинги

— Я тут на днях узнал один прелюбопытнейший факт, — говорил он хихикая. — Вы, господин Цанс, конечно, не раз обращали внимание, что роденовский Мыслитель держит локоть правой руки на левом колене. Крайне неудобная поза, поверьте, я пробовал, но не буду говорить, где… Ха-ха. Думаете, почему он сидит именно так, а не иначе… Все дело в том, что изначально Роден планировал, что Мыслитель будет сидеть положив левую ногу на правую, тогда правый локоть, естественно, окажется на левой ноге. Но потом Роден решил, что такая поза слишком легкомысленна и велел натурщику опустить ногу, но что б тот переставил руку, сказать забыл. Вот так оно и вышло…

— Уже можно смеяться? — поинтересовался серьезный Цанс.

— А все смеются, разве вы не заметили? — огрызнулся Брубер.

Смеялись только Шишка и Вейлинг.

— Между прочим у нас тут присутствует один большой специалист по статуям, — со значением сказал Виттенгер и оглянулся на Бенедикта. Шишка перестала смеяться.

— Эй, оставь-ка икру, — крикнул я Вейлингу.

Он демонстративно отвернулся. Почему-то именно в это мгновение в гостиной наступила тишина.

— Замечательная история! — секунд пять спустя нарушила тишину Шишка. — Господа, я придумала, давайте каждый расскажет какую-нибудь историю. Лучше — настоящую, но чтобы она выглядела как выдумка. Или наоборот… Впрочем, кто как хочет. Обсуждать истории не будем — так легче для рассказчика. Вот господин писатель нас уже насмешил. Кто будет следующим?

— Вы предложили, вам и быть… — резонно заметил Цанс.

— Хорошо, но потом — вы.

Шишка поискала глазами, где б ей встать. Подошла к журнальному столику в середине холла.

— Я стих расскажу! — сообщила она публике. Мы зааплодировали.

— Там полировка, — Катя предупредила Шишкино желание встать на столик.

Приподняв ногу, Шишка посмотрела на ребристую подошву своего правого ботинка, потом зачем-то проверила и левый. На стол не полезла.

— Вот, слушайте… — сказала она и задекламировала:

Они заходят не спеша,

Садятся в круг и, не дыша,

Внимают ветру и огню,

Осенним страхам и дождю…

Здесь Шишка примолкла, но глядя на ее лицо, казалось, что она продолжает читать про себя. Пропустив примерно строфу, она закончила совсем загадочно:

Мне их не видно, им — меня,

Мы днем ждем ночи, ночью — дня,

Так будет год, затем — покой:

Я стану ими, они — мной.

Она поклонилась. Мы снова зааплодировали. Брубер, хлопавший громче всех, покрикивал «браво-браво».

— Кем же вы станете, Шишка? — спросил он, когда умолкли аплодисменты.

— Стих был про моролингов, — ответила Шишка, тушуясь. Она отошла к окну и села на пол, скрестив ноги. — Профессор, ваша очередь!

— Неужели моя? — излишне бодро уточнил Цанс. — Полагаю, от меня тоже ждут что-нибудь о моролингах…

— Не надо, профессор. О моролингах расскажу я!

В первое мгновение никто не понял, кто это сказал.

Говорил Бенедикт.

— Опять прорезался, — ухмыльнулся Виттенгер. — Валяй, рассказывай. — И, спохватившись: — Погоди, это случайно не чистосердечное признание? Надо записать…

— Нет, инспектор. это не признание, — огорчил инспектора Бенедикт и ни с того, ни с сего спросил: — Прием пищи все закончили?

— Вы собираетесь рассказать нам что-то неудобоваримое? — прозорливо предположил Брубер.

— В определенном смысле — да. История, точнее, первобытный миф, который я собираюсь рассказать вам, не входит в разряд застольных. Я реконструировал его по записям Спенсера и еще по нескольким источникам. Как вы, наверное, поняли, миф сочинили моролинги. Сочинили его в те времена, когда они еще не назвались моролингами. Иными словами, миф принадлежит индейцам-кивара из клана шелеста листвы. Но европейцы услышали его от кивара-муравьедов, поэтому в отношении данного мифа установление авторства является отдельной проблемой, весьма непростой. Например, Спенсер считает, что…

— Бенедикт, вы тянете время, — сказал Рунд тоном экзаменатора.