Морос, или Путешествие к озеру

– Нам позарез нужны строители, врачи, инженеры. Но прежде всего – офицеры! Особенно артиллеристы! Кажется, вы два года потчевали коммунистов шрапнелью? И кроме того, наверняка знаете основы фортификации. Милости просим в Военную школу!

Предложенные пять тысяч песо в качестве зарплаты еще более вдохновили пообносившегося пассионария. Сборы отличались поистине суворовской стремительностью. Погрузившись в одно прекрасное утро вместе с молодой женой на пароход, неугомонный Иван Тимофеевич, попеременно обдуваемый речным ветерком и угольным дымом из трубы, под истошные крики попугаев, доносящиеся из зарослей по обоим берегам Параны, проплыл энное количество миль вверх и высадился с несколькими скромными чемоданами на набережной Асунсьона – города, поразившего будущего предводителя краснокожих своей провинциальностью. Еще бы! В парагвайской столице даже дамы разгуливали без башмаков, надевая их лишь на улицах, вымощенных булыжником, – этих улиц в городе было чуть больше, чем автомобилей. На фоне невзрачных домишек, утопающих, впрочем, в райских кущах садов, весьма скромный по российским меркам президентский дворец, а также здания городской управы и трибунала выглядели чуть ли не небоскребами. На улице Пальмас чету иммигрантов Беляевых встретили магазины, которые пытались тягаться с парижскими роскошью витрин, однако в остальном скромность здешнего бытия выглядела вопиющей – повсюду мелькали босые ноги, нищие весело просили на хлеб, шныряли мальчишки с физиономиями профессиональных карманников, базарные торговки в центре столицы перекрикивались друг с другом и с покупателями со страстью тропических птиц. Все здесь дышало такой патриархальной, почти библейской простотой, что неожиданно вспыхнувшее вечером на некоторых улицах и в некоторых домах электричество вызвало у Ивана Тимофеевича и его «заиньки» поначалу оторопь, а затем почти что детский восторг.

Итак, домик был снят, жена распаковала вещи. Растущее во дворе дерево квебрахо (или «сломай топор») потрясло нового хозяина крепостью древесины – он тут же объявил квебрахо своим талисманом.

Визит к начальству Военной школы завершился полным триумфом. На вопрос генерала Хосе Феликса Эстигаррибии о достоинствах и недостатках трехдюймового горного орудия системы «Данглиз-Шнейдер» образца 1909 года последовал обстоятельный ответ, касающийся не только тактико-технических данных, но и особенностей применения хорошо знакомой Беляеву пушки в качестве зенитки. Несколько советов бывшего артиллерийского инспектора относительно учебного процесса, данные с таким же знанием дела и с не менее удивительным тактом, тоже не остались без внимания. Представители учебного заведения были в восторге, и вскоре Хуан Беляев, имеющий несомненный дар к иностранным языкам, взялся за обучение стриженных под ноль мальчишек фортификации и французскому, на котором Иван Тимофеевич общался со скоростью смышленого гарсона из парижского кафе.

Однако Майн Рид и Фенимор Купер никуда не девались. Во время перерывов между занятиями странный русский усаживался со стаканчиком мате возле постоянно распахнутого окна служебной комнаты, и мечты вновь подхватывали его, унося далеко за пределы пыльного плаца школы – в сельву, в кишащие удивительными существами заросли, туда, где прятались в пальмах хижины гуарани[3]. Беляев по-прежнему бредил индейцами, не отрекаясь, впрочем, и от другой своей идефикс.

За приезжим спецом пристально следил парагвайский Генштаб. Последствия наблюдений не заставили себя долго ждать: вскоре знаток артиллерийского дела оказался в кабинете военного министра. Радушный политик одним выстрелом сбил двух вальдшнепов, предложив гостю пригласить в Парагвай тех белогвардейских скитальцев, которые вслед за Беляевым пожелали бы обрести здесь пусть и скупую на поддержку в виде заработной платы, но все же родину (приветствовались офицеры, путейцы, врачи и профессора). В ответ за помощь в создании русской колонии от дона Хуана попросили совсем немного, а именно: организовать нескольких экспедиций в приграничную область Парагвая, где тот соседствовал с Аргентиной, Бразилией и все той же Боливией, намерения которой вырисовывались все более отчетливо.