Морозовская стачка

В трактире шепнул уголовникам:

— Нужны очки.

— Будет сделано.

Через пять минут явились с паспортом.

— Сколько?

— Полтора рубля.

Поглядел — липа, со всех сторон видать, что липа.

— Не годится.

Ночь прокоротал за три копейки в вонючей и грязной ночлежке.

Едва рассвело — пошел на Ильинку. Оставалась последняя надежда — родственник Аппельберга.

«Какого же маху мы с Лукой дали! — казнил себя Моисеенко. — Думали, начнется стачка — и революционеры тут как тут. Видно, пока отбывали ссылку, жандармы сложа руки не сидели. Соображать надо было! Коли царь решился короноваться, значит, уверен был — стрелять некому…»

Шагает Петр Анисимыч по Ильинке, торопится. И — стоп!

Возле знакомого дома — экипаж. Орест жену подсаживает, сам в бобровой шубе, рядом городовой. Как Орест сел, городовой подскочил дверцу затворить. Шпорами щелкнул, руку под козырек, на лице почтение и приятность.

Анисимыча озноб прошиб. Черт те что! Может, Орест этот богач или особа, а может, и полицейский чин, коли городовой вместо швейцара.

Завернул Петр Анисимыч в переулок, пот со лба вытер. Дела… Нужно на что-то решиться, нужно продолжать борьбу! Но какая борьба, если ты один. Пошел к центру.

У разносчика газет спросил адрес «Русских ведомостей». Больше медлить нельзя. Нет путей к нелегальным, надо рискнуть. Надо вывести Морозова на чистую воду.

В дверях редакции — швейцар.

— Что господину угодно?

Ковровые дорожки, картины в рамах, чисто, тепло. Швейцар породистый, медленный, а кулаки — для мордобоя.

— Что господину угодно?

— Мне нужны газеты за пятнадцатое, шестнадцатое и семнадцатое.

По спине так холодком и царапнуло: «Если в газете такой швейцар — правды не жди, не жди сочувствия рабочему человеку». А швейцар вот он.

— Пожалуйте требуемые номера.

Моисеенко полез за мелочью, заплатил, взял газеты. Ватные ноги вынесли на улицу. Забрел в трактир. Взял чаю. В одном из номеров было и про стачку на Никольской мануфактуре. Сообщалось, что бунтовщиков высылают на родину.

«А ведь мужики-то и сказать за себя слова не умеют!» — подумал, и сразу стало ему спокойно и ясно.

Вечером он был в поезде. Сошел в Дрезне. Прежде чем отдаться в руки властей, хотел поговорить с Лукой. Пусть Лука едет в Петербург, ищет связей с нелегальными.

В Ликино на околице наскочил на мужиков.

— Да ведь это ты, Петр Анисимыч!

— Я!

— А мы тебя три дня ждем.

— Коли дождались, берите.

— Да нет, ступай себе. Только Луку твоего взяли и брата.

— Так. — Постоял с мужиками. — Вы, это самое… пойду с воспитанницей попрощаюсь. Тогда и приходите за мной. Не робейте, ребята. Так нужно.

…Всю ночь просидел в съезжей, и всю ночь приходили к нему рабочие. Он им всё стихи читал:

Ты работай как хошь — от нужды не уйдешь,
А как век доживешь, как собака помрешь.
Что за лютый злодей, за лихой чародей
Наши деньги берет, кровь мужицкую пьет.
Эх, не лютый злодей, не лихой чародей
Наши деньги берет, кровь мужицкую пьет.
А толстопузый купец да царь белый — отец
Разорили вконец.

Слушали в ту ночь люди Петра по-особенному, все губами шевелили — видно, очень хотелось запомнить сказанное.

III

В Орехово Моисеенко привезли еще затемно.

Первым его допрашивал судебный следователь Павел Андреевич Баскарев. В огромной комнате пустота — всей мебели: стол, лампа над столом, два стула. Топилась, потрескивая сухими дровами, голландка, но воздух еще не прогрелся.

Следователь пришел очень скоро, в одном только мундире, поздоровался, прибавил в лампе огня, сел за стол, раскладывая бумаги и книги.

Был он бледен, под глазами мешочки, взгляд рассеянный.

Погрел дыханием холодные, посиневшие, с белыми косточками руки, взял ручку и как бы забылся.

— Простите! Прошу садиться, — предложил он Моисеенко. — Можете не раздеваться.

— Да тут и вешалки нету! — передернул плечами Петр Анисимыч.

— Да, кажется, нет. Вы правы.

Следователь отложил ручку, разгладил и без того гладкий, лощеный лист бумаги и опять ушел в себя.

Павел Андреевич Баскарев вел следствие с первого дня стачки. Человеком он был честным до щепетильности, а потому почитал своим долгом вести следствие безукоризненно, беспристрастно: все безобразия толпы и отдельных личностей из рабочих отметил, но заодно провел расследование системы морозовских штрафов, подвергнув опросу фабриканта Морозова и его служащих. Работа спорилась, работа на виду у высшего начальства, стало быть, если не отметят, так заметят. И вдруг, перед самой кульминацией дела, когда пошли аресты, были взяты зачинщики, а теперь и главный заводила, случилась беда в собственном доме Павла Андреевича…

Жена родила третьего ребенка, девочку. Для ухода за роженицей и за новорожденной он нанял сиделку, а сиделка эта, темная баба, занесла в дом скарлатину… Сразу три смерти грянули на голову бедного Павла Андреевича: умерла жена и двое старших детей.