Алексеев тяжело вздохнул: эх, сейчас бы сюда пару эскадрилий наших бомберов! Как бы здорово могло выйти! Но — чего нет, того нет. Да и зенитное прикрытие у фрицев налажено, как минимум две позиции он срисовал, наверняка, и другие имеются, просто он их не видит. Даже, решись он, допустим, устроить диверсию, заветная тротиловая шашка из особисткого планшета ничем не поможет. Ни вагон со снарядами ей гарантированно не рванешь, ни, тем более, наливную цистерну — там, возле самолета, он как раз об этом и размышлял. Одно дело тупо пробить борт, и совсем другое — запалить выливающееся топливо. Да и не отдаст ее Шохин, поскольку жадина и вообще жуткий перестраховщик.
Мысленно фыркнув — блин, ну что ж за хрень в башку лезет?! — Степан оторвался от бинокля, глубоко задумавшись.
Итак, от станции придется уходить. Не в их силах устраивать диверсии, да и цель нынче абсолютно другая — до своих живыми добраться. А заодно и Серегу с его, блин, секретными блокнотами вытащить. Может, сжечь их от греха подальше прямо сейчас? Все одной проблемой меньше. Контрразведчик, правда, начнет возмущаться… да и не о том речь. Сейчас нужно дождаться темноты, да топать потихоньку вдоль железки, благо теперь даже при большом желании с пути не собьешься. А как поближе к Новороссийску окажутся, прикинут на местности, что дальше делать. Карты — картами, а в реальности может найтись куча всяких разных возможностей относительно безопасно просочиться к своим. Ну, по крайней мере, теоретически. Недаром же сказано — между прочим, как раз про события, с век назад происходившие относительно недалеко от этих мест! — «гладко писано в бумаге, да забыли про овраги…». Правда, смысл в эту строчку изначально вкладывался вовсе не тот, какой имел в виду старший лейтенант — в оригинале автор сетовал на некие геодезические проблемы; Алексеев же напротив, как раз и надеялся отыскать подходящий условный «овраг», который им поможет…
Заслышав за спиной подозрительный шорох, Степан обернулся, вскидывая автомат. И тут же опустил, разглядев метрах в пяти Гускина. Призывно махнув рукой, сдвинулся чуть в сторону, освобождая товарищу место на расстеленной на земле плащ-палатке. Старший сержант не заставил себя ждать, ужом скользнув — ни одна ветка не дрогнула — сквозь заросли, морпех аж позавидовал:
— Я специально шумнул, чтобы вас предупредить. Мы там кипяточек сварганили, согрейтесь малехо. Можно было горохового концентрату навернуть, но товарищ капитан сказал, позже. А я пока понаблюдаю.
— Добро, — не стал спорить старлей, передавая бинокль. — Держи оптику. Только смысла в этом ноль, сразу предупреждаю — на станции нам делать нечего. Часика через полтора стемнеет, и дальше потопаем.
— Значит, потопаем, — равнодушно пожал плечами осназовец. И покопавшись в кармане, смущенно протянул Алексееву пару леденцов в затертых до полной неузнаваемости обертках. — Вот, вместо сахара. Они вкусные, «Дюшес» называются, Бабаевской фабрики. Больше нет, извините.
— Спасибо, Леша, — искренне поблагодарил старлей. — Лет сто не пробовал, с самого детства.
— Сто лет, скажете тоже! — улыбнулся старший сержант. — Не такой уж вы и старый.
— Да нормально все, — зашуршал оберткой морской пехотинец. — Ну, приврал немного для красного словца, всего-то семьдесят…
Судя по выражению лица, шутки Гускин не понял, и оттого не оценил. А морпех в который уже раз подумал, что Шохин определенно прав: болтает он и на самом деле много — и не всегда по делу.
— Тарщ старший лейтенант, — устраиваясь поудобнее, неожиданно спросил осназовец. — Разрешите вопрос?
— Валяй. Ну, в смысле, разрешаю.
— А вот вы, когда немецкие танки гранатами жгли — страшно было? Нет, если не хотите, так не отвечайте, мне товарищ капитан вообще запретил у вас что-то выспрашивать, просто там, на катере, вы сами про это рассказывали. Без подробностей, правда.
— Страшно? — ненадолго задумался Степан. — Знаешь, да, наверное, нет. Тупо некогда было бояться. Просто понимал, что нужно это сделать — вот и все. А страх обычно позже приходит, когда все уже закончилось.
— А я танков, ежели начистоту, побаиваюсь… — смутился Алексей, пряча взгляд. — Вроде и обкатывали нас, и как с ними бороться учили, а все одно страшно, аж живот сводит. Вот ничего другого не боюсь, а танков… Самое смешное, я ж до войны трактористом был — поработать, правда, практически не успел…
— Ну и зря. Боишься, в смысле, зря. Ты, главное, запомни: танк — не трактор, у него кабины с окнами и обзором на все триста шестьдесят не имеется. Мехвод, когда танком в бою управляет, практически нихрена через свои приборы не видит. Ежели, понятно, у него на пути с гранатой наперевес в полный рост не стоять. Главное, пехоту отсечь, поскольку танк без прикрытия — просто братская могила для экипажа. Подобрался аккуратненько, гранату кинул — в ходовую, там, или на крышу двигателя — и все. Будет возможность — покажу. Хотя лучше, конечно, чтобы не было…