Морпех

Но самое главное — пронизывающий до костей холод. Ледяная вода перехватила дыхание, стянула грудь стальным обручем, обожгла тело. Потребовалось усилие, чтобы сначала выдохнуть из легких воздух, а затем сделать новый вдох. Изо рта вырвалось облачко пара, тут же унесенное прочь порывом морозного ветра. Рядом, буквально в каком-то десятке метров внезапно коротко сверкнуло, по ушам и телу ударил тяжелый удар. Близкий взрыв поднял могучий фонтан воды, окатив, словно из шланга, знакомо пахнуло тухлятиной сгоревшего тротила. Алексеев ошарашено потряс головой. В воздухе коротко взвизгивали пули, одни высоко, другие — гораздо ниже. Некоторые попадали в воду, подкидывая высокие и узкие фонтанчики. Да что вообще происходит-то?! Почему ночь, почему взрыв, почему трассеры над головой летают и осветительные ракеты в небе висят?! Морячки с бэдэка что, вообще с ума посходили, по своим боевыми лупить?! Учения ведь, не война! Тут же люди кругом, десантники! К слову, странные какие-то десантники, определенно не его морпехи — в черных бушлатах и старых, словно в кино про Великую Отечественную, касках, мокро отблескивавших в свете коротких вспышек. Блин, да что это за…

Додумать мысль старший лейтенант не успел: новый взрыв оглушил его, отправив в беспамятство. Утонуть, несмотря на накрывший его вал вспененной воды, к счастью, оказалось не суждено: спас оказавшийся рядом пробковый круг, в который потерявший сознание Степан намертво вцепился обеими руками. Не тот, который Никифоров притащил со старого сейнера и принайтовал к башне, а другой, поновее, окрашенный киноварью и свинцовыми белилами, с номером судна и леером из пенькового линя…

Глава 2

Район Южной Озерейки, ночь 4 февраля 1943 года

— Одежка у него уж больно странная, — задумчиво сообщил седоусый старшина Левчук. — Не из наших точно, может, соседский? Они рядышком высаживались, могло волнами отнести. Разведчик, наверное, видал я у них такие штаны пятнистые. Ботинки, опять же, а не сапоги.

— Очнется — спросишь, — пожал плечами рядовой Аникеев, подсаживаясь поближе к жарко растопленной трофейной буржуйке. — Ежели выживет, конечно. Уж больно перемерз, бедолага. Как бы воспаления легких не случилось. Февраль на дворе, не лето, чай…

— Это да, — со знанием дела согласился старшина. — Пока мы с немчурой на первой линии окопов рубились, он так на бережке без сознания и провалялся. Я, когда за ним после боя возвращался, грешным делом думал, что уж помер, бедолага. Ан нет, живучим оказался, не окочурился. Слушай, а может он из танкистов? Ну, тех, что на американских танках десантировались? То ли соляркой от него разит, то ли мазутом. Вон, и штаны все перемазанные, и волосы. Хорошо, кстати, что стрижен коротко, иначе б не отмыть было.

— Может и так, — вяло согласился слегка размякший возле жарко натопленной бочки Аникеев. От влажного бушлата шел пар. С захваченной вместе с немецким блиндажом печкой им здорово повезло. Хотя, возможно, отрытые практически на самой окраине Южной Озерейки окопы были и румынскими, в этом боец не шибко разбирался — что те враги, что эти. Фашисты, одним словом, разве что каски разные. У одних глубокие, словно ночные горшки, у других — похожие на овальный таз с накладной блямбой-кокардой спереди. Главное, что драпанули быстро, не успев подорвать или заминировать столь нужное замерзшим советским десантникам укрытие. А вот выстилавшие дощатые нары старые шинели вместе с еще каким-то тряпьем пришлось сразу же выкинуть наружу — уж больно много вшей фрицы развели. Впрочем, дело привычное, знакомое любому успевшему повоевать красноармейцу: где немец — там и вошь, как ни сыпь тем порошком, которым все вокруг и провонялось…

— Только какие там танки? Сам же видал, почти все на побережье и остались. Кто еще в воде заглох, кого фрицы уже на берегу расстреляли. Жестянки консервные, мать их! Америка, понимаешь ли! Ничего нормально сделать не могут! Хотя тушенка у них, признаюсь, неплохая.

Пожав плечами, Левчук на всякий случай промолчал — в танках он разбирался не шибко, а политических моментов в разговорах предпочитал избегать, боясь снова попасть «на карандаш» товарищу политруку. Поскольку после того, как заявил, что Красная Армия и безо всякой буржуйской помощи немца одолеет, выслушал целую лекцию о собственной политической недальновидности и прочем братстве народов, в едином порыве вставших на пути коричневой нацистской чумы. Политрук говорил красочно, образно и понятно, но старшину не убедил.

— А вдруг он того, шпион фашистский? — беззлобно подначил товарища Ванька, поворачиваясь к печке другим боком. — Уф, хорошо! Как думаешь, Семен Ильич? А мы его в расположение приволокли, спирт на растирание потратили, бушлат, опять же, выделили. Документов-то не имеется. И оружия, кстати, тоже. А что это за боец, ежели оружия нету? Дезертир или шпион, однозначно!