Морпехи

Экипаж моей лодки, состоящий из шести человек, входил в воду. Вода доходила до уровня груди, мы держались за тросы, другие концы которых были привязаны к трубке планширя. Я тяжело дышал. Каждая волна поднимала воду до уровня шеи. Ноги уже не касались дна, но я все равно изо всех сил старался держать лодку так, чтобы ее нос смотрел прямо на наступающую волну. Если лодка будет находиться к волне боком, она перевернется, соответственно, все наше снаряжение будет в воде, и к тому же нам придется возвращаться на берег и проделать все это еще раз.

Старшина шлюпки сел в лодку, завел мотор и закричал: «Все на борт!» Мы навалились на борта лодки и с чувством облегчения, почти одновременно упали на ее дно, где сразу Образовался какой-то комок из ног и оружия. «Нос лодки нужно утяжелить», — орал старшина шлюпки сквозь шум волны. Впереди, из темноты, показалась белая линия на пять футов выше уровня глаз — пенный гребень волны. Нам удалось поймать волну, и вскоре мы были на ее вершине. Я пытался сделать так, чтобы центр тяжести шлюпки приходился на заднюю стенку волны, в противном случае нас могло вынести на берег.

Винт вынырнул из воды, опустился, и мотор снова заревел. Мы справились. Участок с бурунами закончился. Мы вглядывались в очертания других шлюпок нашей роты, и я вытащил рацию из водонепроницаемой сумки.

— Белый Всадник, Белый Всадник, это Одэн. Тачдаун. Повторяю еще раз, тачдаун.

«Тачдаун» — кодовое слово, сообщаемое кораблю, означающее: «операция окончена».

Если бы что-то пошло не так, мы должны были бы рапортовать: «Мяч вне игры».

Мы услышали ответ:

— Белый Всадник зафиксировал тачдаун. Примите к сведению, у нас штормит, валит со стороны на сторону. Есть вероятность, что мы не сможем поднять вас на борт. У вас есть запас топлива?

Волны становились выше, и экипаж корабля не был уверен, что может безопасно поднять нас на борт. Если они спросили про запас топлива, значит, хотят, чтобы мы плыли сами. А это предполагает долгое, холодное передвижение на лодке вниз по реке по направлению к бухте Дель Мар в Кэмп-Пендельтон. Моя шерстяная фуражка намокла и падала на глаза. Я повернул козырек назад и посмотрел на капитана Уитмера.

Он, щурясь, смотрел на пенящиеся волны. Я воображал, что он слышал песни сирен о тепле и отдыхе, которые ждут солдат на корабле, и об удовольствии рапортовать начальству об успешно выполненной операции. Но это были учения, и капитан Уитмер будет делать все возможное, заставляя роту импровизировать, адаптироваться и превозмогать трудности.

— Использовать резерв, — приказал он.

Мы плыли два часа. Когда волны сталкивались с лодкой, ледяные брызги, словно иголки, кололи незащищенные комбинезоном участки моего тела. Каждый раз, находясь под волной, я думал, что мы перевернемся. Прожекторы показывали, что нам нужно было брать левее. Я представлял себе людей, каждый день ездящих из пригорода на работу и обратно. Они, наверное, в это раннее утро уже сидят за рулем своего теплого автомобиля, слушают радио, пьют кофе маленькими глотками. В передней части шлюпки у одного из морских пехотинцев явно было переохлаждение. Он перестал дрожать, губы стали бледными, с синеватым оттенком. Мы пытались, как могли, обнять его, поделиться нашим теплом и оградить его от холодных брызг. Капитан Уитмер сидел на трубе планширя. Ни дискомфорт, ни увещевания, ни риск не смогли бы заставить его повернуть обратно.

Вскоре после восхода мы заплыли в Дель Мар, и я вступил с Уитмером в некое подобие конфронтации: алгоритм его действий оставался мне неясен.

— Сэр, почему вы, по крайней мере, не попытались попасть на борт корабля? Зачем заставлять солдат страдать? Мы все равно, при реальных операциях, никогда не будем использовать лодки.

Капитан долго смотрел мне в глаза, он как будто был удивлен тем, что я не понимаю его намерений.

— Нет, дело не в снаряжении. И даже не в операции. Дело в людях. — Он окинул взглядом солдат, сейчас, в утреннем солнечном свете, они смеялись и мыли лодку. — Когда рота страдает, мы не тратим зря время и не оскорбляем друг друга. Когда дела плохи, наши морские пехотинцы учатся взаимодействию, взаимопомощи, и это вернется нам сторицей. Если этому батальону будет суждено участвовать в настоящей военной акции, «Браво» даст нам сигнал, и мы тут же будем готовы.

Однажды утром, незадолго до нашей передислокации, я пришел в офис, чтобы найти Джима Била, друга по Квантико, с которым мы сидели вместе за партой. Мы не видели друг друга со времен окончания ШОСП. Я снял вещевой мешок и крепко пожал его руку. Джим объяснил, что его послали в 1/1 в качестве передового артиллерийского наблюдателя. Эти офицеры, экспедиционный отряд МП, работали рука об руку с командирами взводов, обеспечивая их огневую поддержку. Я не мог поверить своей удаче и спросил Джима, как получилось, что его направили в роту «Браво».

— Я спросил, кто самый хреновый командир взвода оружия, и они послали меня к тебе.

— Да? Вероятно, они хотели хреновому командиру взвода оружия подобрать достойную пару — хренового передового артиллерийского наблюдателя.