Морпехи

Я шел к своему взводу, спотыкаясь о камни, и крыл матом и начальника оперативного отдела, и морскую пехоту, и Афганистан. После всех разговоров про агрессивность и борьбу с врагом мы сматываем удочки, а не выслеживаем противника и не сидим в окопе, готовые к бою.

Я рассказал штаб-сержанту о плане действий, он только покачал головой.

— Идея плохая, — сказал я.

Колонна была сформирована, и мы пошли через шоссе, подальше от гор. Наш взвод шел рядом с военными «Хаммерами», мы сгибались под тяжестью оружия, бронежилетов, шлемов, боеприпасов, воды, еды, лопат и плохого к себе отношения.

Каждый из моих солдат нес на плечах не менее веса своего тела.

Сильные люди тащили на себе тяжелый груз, дорога была нелегкой. С этим ничего не сравнится: нельзя не идти, нельзя сделать работу завтра, не принимаются никакие отговорки. Настоящее испытание. Вот поэтому-то я и пошел в морскую пехоту.

16

НЕЗАДОЛГО ДО РОЖДЕСТВА каждый диалог начинался с шепота. Главы Аль-Каиды, возможно, включая самого Усаму Бен Ладена, удерживались в пещерах рядом с Тора-Бора. Ходили слухи о том, что нас пошлют захватить его «живым или мертвым», как выразился президент Буш. Через три дня после засады на «Шоссе-1» оперативная группа «Кувалда» вернулась в Рино. Кандагар был разрушен, вместе с ним пал Талибан. Теперь внимание Америки было сосредоточено только на Аль-Каиде.

Операция «Тора-Бора» должна быть секретной, но говорили о ней все.

— Ты думаешь, нас наградят, если мы поймаем Бен Ладена?

По прошествии недели водоворота слухов я начал подозревать: мысли о данном задании были навеяны старшими по званию, которые всегда хотели иметь в нашей игре роль побольше.

22 декабря я проснулся весь в инее. Обильная роса и температура ниже нуля превратили мой спальный мешок в довольно твердую конструкцию. «Тора-Бора» — уже какое утро подряд это была моя первая сознательная мысль после пробуждения. Я встал и, прихрамывая, от того что отлежал себе ногу, пошел в оперативный центр. Капитан Уитмер был там, он тщательно изучал карту.

Мы откорректировали план. Сначала полетим в Баграм, а затем — в Джелалабад.

С каждым часом наша долгожданная операция переходила из статуса «вероятной» в статус «возможной».

Канун Рождества я провел с Патриком на мессе около взлетно-посадочной полосы. Почти стемнело, около двух дюжин солдат стояли вокруг импровизированного алтаря. Он был сделан из ящиков с патронами и накрыт пончо.

— Полагаю, что многие из вас более грешны, чем мои обычные прихожане, но в данных обстоятельствах это не имеет никакого значения, правильно?

Мы пели «Silent Night»^{20} и «O Come, All Ye Faithful».^{21} Я закрыл глаза и мысленно отправился за десять тысяч километров отсюда, домой. Я представил, как моя семья тоже сейчас поет со мной эти псалмы. Потом все пойдут в китайский ресторанчик — это наша старая традиция, а затем на вечеринку — больше чем двадцать лет подряд мы встречали Рождество именно таким образом.

Месса закончилась. Было темно. Мы с Патриком вместе пошли обратно. Все время мы были так поглощены операциями и взводами, что редко находили время для простых разговоров.

— Как ты?

Он сказал фразу, как будто хотел получить нормальный ответ, а не какую-нибудь стандартную реплику типа «отвяжись».

— Я весь разбитый, чувак.

Я рассказал про все, что у меня накипело на душе, про всю сдерживаемую обиду: рассказал про то, как меня раздражает сидение и ничегонеделание, рассказал, что мне совсем не понравилось, как мы убегали от команд с реактивными гранатами, что мне не понравилось, как командир оперативного отдела обошелся с моим взводом, постоянное недосыпание, неразбериха с миссией в Тора-Боpa. Я носил маску мужества на лице перед взводом и капитаном Уитмером так много недель, и было таким облегчением рассказать Патрику про все, что меня гнетет.

— Сейчас лучше себя чувствуешь? — спросил он с улыбкой, хотя отлично знал ответ.

Мы пожали руки, пожелали друг другу счастливого Рождества и пошли к своим взводам.

Рождественский восход был ясным и холодным.

Конфеты и мини-бутылки «Табаско» из индивидуальных пайков свисали с ветвей. Даже подарки были. Всю предшествующую неделю морские пехотинцы откладывали из своих пайков кто сыр, кто круглый фунтовый кекс. Минометная секция с пышной церемонией вручила мне потрепанный порножурнал. Я тоже пришел не с пустыми руками и вложил в руки штаб-сержанта две банки табака «Копенгаген».

Когда я вернулся в башню, Джим стоял с коробкой в руках и в его взгляде читалось отвращение. К коробке была прикреплена рождественская открытка от командира ВМФ США на Среднем Востоке. Она была адресована «Взводу морских пехотинцев США, лагерь Рино, Афганистан». В коробке лежали две дюжины поп-корна для микроволновки, электрический вентилятор и романы Джекки Коллинз с названиями типа «Голливудские мужья» и «Мир полон женатых мужчин».

— Брат, — сказал он, увидев, что я поднимаюсь по лестнице, — у тебя когда-нибудь возникало чувство, что никто понятия не имеет, чем мы тут занимаемся?