Морская Дама

– Почему он это со мной сделал? Мелвил не ответил, но всем своим видом выразил глубокое сочувствие.

– Мне кажется, – сказала она, – что это не простая бесчувственность.

– Безусловно, – подтвердил Мелвил.

– Это какая-то загадочная фантазия, которой я не могу понять. Я думала… хотя бы его политическая карьера… могла бы заставить его…

Она покачала головой и некоторое время пристально смотрела на папоротник в горшке.

– Он писал вам? – спросил Мелвил.

– Три раза, – ответила она, поднимая глаза.

Мелвил не решился спросить о содержании этой переписки, но она избавила его от такой необходимости.

– Мне пришлось спросить его, – сказала она. – Он все от меня скрыл и не хотел говорить, мне пришлось его заставить.

– Не хотел говорить? – переспросил Мел-вил. – О чем говорить?

– Что он чувствует к ней и что он чувствует ко мне.

– Но разве он…

– Кое-что он прояснил. Но все равно, даже сейчас… Нет, не понимаю.

Она медленно повернулась к Мелвилу и, не спуская глаз с его лица, заговорила:

– Знаете, мистер Мелвил, это было для меня страшным потрясением. Вероятно, до сих пор я его просто не знала как следует. Вероятно, я… я его идеализировала. Я думала, что он любит… хотя бы нашу работу. Он действительно любил нашу работу. Он в нее верил. Я убеждена, что он в нее верил.

– Он и сейчас верит, – сказал Мелвил.

– А потом… Но как он мог?

– Он… он человек с довольно сильным воображением.

– Или со слабой волей?

– Сравнительно – да.

– Все это так странно, – вздохнула она. – Так непоследовательно. Словно ребенок, который тянется к новой игрушке. Знаете, мистер Мелвил, – она заколебалась, – из-за всего этого я почувствовала себя старой. Намного старше и намного умнее его. Я ничего не могу поделать. Боюсь, что всякой женщине… доводится когда-нибудь это почувствовать.

Она глубоко задумалась.

– Всякой женщине… «Ребенок мужеского пола» – теперь я понимаю, что хотела этим сказать Сара Гранд!

Она слабо улыбнулась.

– Мне все кажется, что он просто непослушный ребенок. А я… я преклонялась перед ним! – сказала она дрогнувшим голосом.

Мой троюродный брат кашлянул, отвернулся и стал смотреть в окно. Ему пришло в голову, что он, оказывается, еще менее пригоден для таких разговоров, чем считал до сих пор.

– Если бы я думала, что она может сделать его счастливым… – сказала она через некоторое время, и, хотя фраза осталась неоконченной, было ясно, что за этим последовали бы слова, полные великодушия и самопожертвования.

– Да, дело… непростое, – сказал Мелвил.

Она продолжала – звонким, немного напряженным голосом, в котором звучали покорность судьбе и непоколебимая уверенность:

– Но она на это неспособна. Все, что есть в нем лучшего, серьезного… Она не может этого видеть и все погубит.

– А он… – начал Мелвил и сам испугался безрассудной смелости собственного вопроса.

– Да?

– Он… просил расторгнуть помолвку?

– Нет… Он хочет вернуться ко мне.

– А вы?

– Он не возвращается.

– А вы… хотите, чтобы он вернулся?

– Как я могу знать, мистер Мелвил? Он даже не говорит определенно, что хочет вернуться.

Мой троюродный брат Мелвил озадаченно посмотрел на нее. Он всю жизнь скользил по поверхности чувств и, когда столкнулся с подобными сложностями в делах, которые всегда считал простыми, оказался в тупике.

– Иногда, – сказала она, – мне кажется, что моя любовь к нему окончательно умерла… Подумайте только, какое разочарование, какое потрясение я испытала, обнаружив в нем такую слабость.

Мой троюродный брат поднял брови и кивнул головой в знак согласия.

– Убедиться, что он стоит на глиняных ногах!

Наступила пауза.

– По-видимому, я никогда его не любила. Но потом… Потом я начинаю думать о том, кем он все-таки мог бы стать…

Что-то в ее голосе заставило его поднять глаза, и он увидел, что губы у нее крепко стиснуты, а по щекам катятся слезы.

Как рассказывает мой троюродный брат, сначала ему пришло в голову, что надо бы сочувственно коснуться ее руки, а потом – что этого делать не следует. Ее слова не выходили у него из головы. Потом он с некоторым опозданием сказал:

– Это еще возможно.

– Может быть, – медленно, неуверенно произнесла она. Больше она не плакала. – Кто она такая? – вдруг сказала Эделин совсем другим тоном. – Кто это существо, которое встало между ним и всеми реальностями жизни? Что в ней такого… И почему я должна соперничать с ней из-за того, что он… что он сам не знает, чего хочет?

– Когда человек знает, чего он хочет, – сказал Мелвил, – это значит, что он исчерпал один из главных интересов в жизни. Тогда он становится… чем-то вроде потухшего, заросшего и возделанного вулкана. Если это вообще был вулкан.

Он некоторое время размышлял, забыв о ней, потом, вдруг спохватившись, очнулся.

– Что в ней такого? – спросила она с тем сознательным стремлением внести во все ясность, которое так не нравилось в ней Мелвилу. – Что она может предложить, чего я…

Этот прямой призыв заняться щекотливыми сопоставлениями заставил Мелвила поморщиться. Но тут ему на помощь пришли все кошачьи свойства его натуры – он принялся пятиться, ходить вокруг да около и всячески уклоняться от сути дела.