Морская дева

— Миша, — сказал он инженеру, который давно стал его другом, — твой коньяк настолько хорош, что взял меня в плен, я приклеился к этому чертовому стулу, не мог бы ты его из-под меня выдернуть?

— Тезка, сейчас я отклеюсь от своего, и мы с ним разберемся.

Потом Людмилу отвезли домой, а веселая компания мужчин посетила развалины старой крепости. Миша смутно помнил, как рассказывал аборигенам историю крепости, которую раньше в глаза не видел. И что в машине откуда-то появились женщины, и он кому-то из них назначил свидание. К сестре его привезли под утро, он лег спать, и проснулся лишь среди ночи следующих суток. Коньяк действительно был неплохим, потому что никаких неприятных последствий у Миши не было.

Ответ от Кати пришел спустя полторы недели.

"Милый мой Миша, если бы ты знал, как я ждала какой-либо весточки от тебя, а от тебя — ни слова. Я уже думала, что ты забыл меня. И вот, наконец, телеграмма! А сегодня огромное и такое хорошее письмо. Спасибо за все, за прекрасные дни в Крыму, за внимание ко мне, за теплые и прекрасные слова.

Когда мы расстались в Симферополе, я едва сдержалась, чтобы не заплакать. Столько боли и тоски было в твоем взгляде! Я взяла то твое первое письмо, и несколько раз прочитала его в поезде. И это меня успокоило.

На вокзале нас встретил папа, и, конечно же, сразу заметил у меня на руке часики. Он спросил, откуда они. Пришлось сказать, что это мне подарок от всей нашей компании. Мы сказали ему, что и ты с Людой тоже подружился с нами. Папа очень удивился подарку, но как будто поверил нашим словам.

30 июня мои родственники — мои бабушки, а их у меня четыре, дедушки, дяди, тети — отмечали мое 16-ти-летие. Надарили мне кучу подарков. Потом я фотографировалась. Посылаю тебе одну фотографию. Миша, прошу тебя, вышли мне свою фотографию.

Я начала учиться готовить. Вчера самостоятельно делала вареники с творогом, правда, мама руководила, а сегодня, после длительной маминой консультации сварила борщ. Мама сказала, что борщ отменный. Миша, а ты любишь украинский борщ? Я уже умею его варить, запомни.

Миша, я не поняла, о какой невеселой фразе идет речь. Я думаю, мы должны быть искренними.

Тот концерт для моряков я тоже слушала, и думала о тебе. Теперь мне дороги даже объявления диктора: "В Петропавловске-Камчатском — полночь" Мишенька, ты заметил, я тебя больше не называю на "Вы", прошу следовать моему примеру. Я думаю, ты меня простишь, за то, что я сделала это первая.

Собираешься ли ты приехать в Запорожье? И вообще, какие у тебя планы?

Я хочу пойти к маме на завод, но не знаю, удастся ли устроиться.

Досвидания, большой привет Людмиле. Жду твоего письма.

Катя.

После такого письма все благоразумные мысли мгновенно улетучились, и Миша помчался за билетом. Время замедлило свой бег, а ритм жизни Михаила ускорился настолько, что минуты для него стали тянуться, как недели. Ему казалось, что если сейчас мир потерпит какую-то глобальную катастрофу, он воспримет ее лишь как досадную задержку на пути к своей любимой. Катастрофы не произошло, но задержки в пути были.

В купе вагона сидели четверо чужих друг другу человека, не проявляющих малейшей склонности к общению, а в коридоре в это время двое мужчин вели жаркую, но безмолвную беседу с помощью жестов: они были лишены дара речи. Эта их беседа продолжалась не менее шести часов, когда Миша стал укладываться спать, они все еще беседовали. А Миша подумал, как несправедлива судьба: четверо интеллигентных здоровых человека не посчитали нужным сказать друг другу и трех фраз, а двое других, жаждущих общения, лишены дара речи.

До Запорожья оставалось чуть больше часа, когда Миша остался в купе один. Его нетерпение выразилось в том, что он стал писать Кате письмо.

"Милая Катенька, ждать встречи с Вами выше моих сил, и я, воспользовавшись тем, что мое купе освободилось, начал писать в поезде. Не знаю, успею ли закончить, Запорожье уже близко, а мое нетерпение пропорционально возрастает.

Катя, Вы наверно думаете, что Стрельцов разленился, не хочет отвечать вовремя, — не допускайте даже мысли об этом, во всем виноваты обстоятельства. Я не знаю, какими путями шло Ваше такое долгожданное нежное и дорогое для меня письмо, но получил я его из рук сестры, а она из рук соседки, причем на четыре дня позже, чем указано на штемпеле. Я мог бы упрекнуть соседей за их любопытство, если бы не чувствовал к ним благодарности за то, что они его все же отдали. Катенька, я не знаю, как мне Вас благодарить за то счастье, которое Вам удалось вместить в этот конверт. Я два дня носился с глупой улыбкой на физиономии, и до сих пор мне с трудом удается ее согнать. Думаю, у Вас будет возможность убедиться в этом, если судьба пошлет мне еще большее счастье видеть Вас в недалеком будущем. Ответить мне хотелось еще в Ужгороде, но я сломя голову помчался на Ваш зов, во всяком случае, мне хочется думать, что я его слышал, читая Ваше письмо.