Морская невеста (ЛП)

— Не просто так. Она — личность, — и она должна была принимать свои решения, но ему нужен был контроль. Она бросила его. Ему решать, вернется ли она. — Просто… не дай ей забыть, что ее любил дурак, который ошибался, но пытался сделать ее счастливой.

Лепрекон пожал плечами.

— Не думаю, что я ее еще увижу. Я не могу долго плавать в океане. Никогда не любил холодную воду.

— Что?

— Она уплыла. Кто знает, куда, но в океан, где ей и место.

Манус покачал головой, не понимая фейри.

— Что значит, ты не знаешь, где она?

— Я сказал ей вернуться туда, где было ее место, но не сказал, куда. Я знаю, что где-то тут есть стая русалок, но я не знаю, как их найти.

Все расплывалось перед ним.

— Ты сказал ей уплыть?

— Ты явно не собирался, — лепрекон хищно улыбнулся, скрывая гнев. — Кому-то нужно было думать об ее интересах.

— Она бросила меня из-за тебя? — Манус вскочил на ноги. — Ты отправил ее в воду без защиты, к незнакомцам, даже не подсказав, где искать?

— Она фейри. Она знает, как позаботиться о себе.

— Она — моя жена! — прогремел Манус.

Улыбка лепрекона изменилась. Морок дрожал, упал, открывая жуткого фейри с золотой кожей и зубами, похожими на ножи. Он был высоким, рыжеволосым, мерцал, как растопленный металл.

— Уже нет.

Манусу было плевать, что фейри хотел драки. Ему было плевать, что фейри был ужасно сильным и мог поставить его на колени. Это было делом гордости.

Его кулак пролетел по воздуху и попал по скуле другого мужчины. Огонь вспыхнул на костяшках. Его ладонь дрожала, но он не собирался останавливаться в ближайшее время.

Лепрекон молчал. Пьяному Манусу было все равно, что другой мужчина был прав. Ему было все равно, что Сирша заслужила жить с семьей, если этого хотела. Его заботило лишь то, что этот мужчина признался в причастности к исчезновению его жены.

И он пострадает за это.

Еще удар попал по челюсти лепрекона. Манус ощутил треск под кулаком, а потом удовлетворение от крови, брызнувшей на камин.

Он бил лепрекона, колотил кулаками, куда попадал. Не важно, что его костяшки кровоточили, а кости трещали, боль была лишь мелькнувшей вспышкой, только распаляла его.

Он хотел, чтобы лепрекон ощутил боль. Каждый треск кости и плоти дрожал в руке Мануса. Дрожь добегала до его головы, убеждала, что другой мужчина иначе не поймет его гнев и боль, сотрясающую его телу.

— Я пытался быть больше, — прорычал Манус, когда лепрекон отошел. — Она заслуживает способного мужчину.

— Да? Или ты давил на нее своими идеалами?

— Молчи, — Манус быстро и метко опустил кулак.

Лепрекон пригнулся, потрясая скоростью. То он сжимался на полу, истекая от ссадин на лице, а теперь был в пяти футах от Мануса, снова прислонялся к камину.

Манус смотрел, как он вытирал кровь с губ, сверкая острыми зубами в подобии улыбки.

— Осторожнее, человек, — предупредил лепрекон. — Тебе не понравится, если ты разозлишь меня.

— Я дал тебе шанс быть лучше.

— Да? Я слышал лишь, что ты указывал, как все будет.

— Она заслуживает того, кто позаботится о ней. Того, кто даст ей все, чего она хочет.

— Может, она просто хочет кого-то. Точка. Может, она не хотела, чтобы кто-то позаботился о ней. Она хотела того, кто будет с ней.

Слова летели как стрелы, вонзались в грудь Мануса раскаленными остриями. Они пронзали кожу, терзали, и он не мог дышать. Он отшатнулся на шаг и схватился за камин.

— Это она сказала? — выдохнул он.

— Не так многословно. Она заставила меня пообещать рассказать тебе, почему она ушла, хотя я был против.

Манус смотрел на огонь.

— Тогда она отправилась туда, где ей было удобно. В то место, где ее заперли в клетке и не ценили за то, какой она была.

— Вряд ли русалки тут такие. Она уплыла, потому что вы связаны, и, чем дольше тебя не было, тем выше была вероятность ее смерти.

— Что? — охнул он.

— Связь, идиот. Люди уже не говорят об этом? Чем дальше вы друг от друга, тем тяжелее ей. Она существует, потому что ты существуешь, — лепрекон сплюнул кровь на пол. — Ты оказался подлым человечком.

— Она умирала? — Манус сжал камень до боли в пальцах. — Почему не сказала мне?

— Она не хотела, чтобы ты ощущал себя как в плену. Суша — не твой дом, и она лучше терпела бы боль, чем лишила бы тебя того, что ты любишь.

— До этого.

— Пока я не показал ей, как она глупа. Ты пропал, и она должна была умереть в руках своей семьи.

— Так она мертва? — что-то треснуло в его груди. Брешь открылась, и темные глаза смотрели на него.

Манус мог вытерпеть боль, если она его бросила. Его уже бросали, не впервые женщина посчитала бы его недостойным. Но узнать, что она мертва?

Это разрушало его.

Он упал на колени, задыхаясь от боли в груди. Как кто-то выживал, потеряв любимого? Он едва осознавал себя. Мир пропал, и осталась лишь дыра боли в его груди.

Мертва.

Ее смех звучал как пузырьки, взлетающие к поверхности воды. Он слушал ее смех часами, пытаясь вызвать ее смех снова и снова. Он хоть раз говорил ей, как сильно любил это?