Морская пена

Индра не ответил. Курсанта порядком раздражало общество изнеженного, экзальтированного дядюшки. Но приходилось подчиняться материнскому приказу и проявлять величайшую любезность. Он пошел быстрее, торопясь закончить визит.

Камни, сосны и папоротники отступили, открыв большой, веселый солнечный луг с белыми шапками полевых лилий в низинах и мраморной ротондой на фоне леса. Лугом вдоль рощи вилась дорога, выложенная плитами ракушечника. На дороге присела, подобно кузнечику перед прыжком, изящная кремовая электромашина Индры. Рядом ожидал раб. Узкоглазое мертвое лицо его без шеи было посажено прямо на грудь, как медный круглый щит. Корявые цепкие руки сдерживали на коротком ремне мечущегося зверя.

Неправдоподобно длинноногий, испещренный, как ожогами, ярко-черными мазками по желто-бархатной шкуре, беззвучно танцевал гепард. Завидев идущих, заворчал и прижал уши; черные глаза под высоким лбом были непроницаемы, лишены выражения, как полированные самоцветы.

Ман схватился за локоть курсанта, слабея от восторга. Негры привычно подхватили его с боков.

- Матушка надеется развлечь тебя этим подарком, - небрежно сообщил курсант.- В придачу к нему раб, искусный служитель.

- Молчи,- прошептал Ман.- Неужели все так просто? О красота вечных категорий: молодость, жизнь, смерть... Стоит ли иссушать душу в бесплодном поиске ради формальной новизны? - Выдержав с закрытыми глазами точную актерскую паузу, он совсем другим тоном обратился к Индре:- Кажется, такие звери выведены специально для охоты и отменно быстроноги?

- Долго бежать не может, но вмиг догоняет мою машину на полном ходу.

Поэт ласково подозвал мальчика-гонца и, взяв за руку, не дал упасть на колени.

- Смотри, Индра: это тоже машина для бега, прекрасная живая машина, которая не уступит твоей, механической!

Медно-рыжий, смуглый мальчик завороженно раскрыл пухлые губы, любуясь золотой змеей на каске курсанта. Индра - сам атлет и ценитель красоты тела - обвел взглядом недетски широкую, литую грудь гонца, его втянутый живот, крепкие ноги. Мальчик, польщенный вниманием, кокетливо отвернулся. Рукой в перчатке Индра потрепал его за ухом:

- Шея чуть хрупковата, дядюшка, но это будет и бегун, и борец...

- Мальчик, беги по дороге,- весь во власти новой идеи, торопливо заговорил Ман.- Беги так быстро, как можешь... как только выдержишь! И не смей оглядываться.

Гонец горделиво повел подрисованными глазами, набрал воздуха - и вдруг сорвался с места, полетел.

Не отрывая глаз от бегущего, Ман скупым жестом указал на ошейник зверя. Бровь курсанта презрительно вздернулась. Натасканный гепард поплыл длинными низкими прыжками, затем поскакал с невообразимой скоростью, будто ураганом несло по дороге куст перекати-поля.

Мальчик нарушил приказ. Мальчик оглянулся, услышав зверя. И не успел даже испугаться.

Когда бесстрастный азиат оттащил гепарда, Ман, присев на корточки возле тела, пощупал перегрызенные шейные позвонки. Лицо его стало нежным, глаза увлажнились. Голосом, дрожащим от умиления, поэт сказал Индре:

- Ты подарил мне поэму!

- Я счастлив, дядюшка! - сказал курсант, считая, что любезностей на сегодня достаточно, коснулся края каски и ушел к машине. Замаранные кровью руки Мана избавили Индру от прощального объятия.

II

После целого дня, проведенного на жаркой, грохочущей строительной площадке, Вирайе предстояло еще идти на званый вечер. Больше всего хотелось вымыться горячей цветочной водой и лечь спать - как он любил, не на постели, а на руках четырех-пяти сильных рабов. Но Шаршу обещал познакомить с какой-то сказочной приезжей красавицей, и Вирайя, сцепив зубы, отправился в парильню. Как говаривал Шаршу, это было единственное место, где раб мог безнаказанно намять бока господину. С болью в мышцах, с воспаленной кожей архитектор сиганул в ледяной бассейн. Потом его снова захватил в свои руки массажист и долго втирал в тело масла. Когда скрупулезно выбритый и празднично причесанный, с лакированными ногтями и слегка подкрашенным лицом Вирайя садился в машину, двор был уже освещен по-ночному.

Спустившись по бульвару, где сияли белые шары под гигантскими абажурами платанов и буков, машина круто свернула на набережную. Вирайя, любитель скорости, перестроился в крайний ряд. Теперь по левую руку широкой дугой развернулось гранитное набережное шоссе. Нижние этажи ступенчатых дворцов были освещены уличными фонарями, в глубине колоннад сверкали высокие узкие окна, но квадратные вершины рисовались силуэтами на фоне сплошного зарева центра. Справа ветер трепал черные жесткие перья пальм. За пальмами мерно дышало море. Сквозь мощные вздохи прибоя сыпались крики, смех, долетала оборванная музыкальная фраза. На верхнем ярусе набережной, где ехал Вирайя, теснились машины; к нижним уровням, скрытым от глаз ездоков бронзовой стеной с барельефами, выходили подземные галереи. Там развлекались.