Читаем Морская война на Адриатическом море полностью

При наличии современных кораблей, потребляющих огромные количества угля и мазута, блокада являлась возможной только в случае обеспеченности базирования. Мальта, ресурсы которой были полностью предоставлены в распоряжение французов, находилась более чем в 300 милях от Отрантского пролива. Чтобы держать там линейные корабли, подобно тому как линейные корабли Гранд Флита находились в Скапа Флоу или в Ферт-оф-Форт, нужно было иметь в Адриатике, или по меньшей мере в Отрантском проливе, легкие силы, способные осведомлять командование и в то же время отбивать атаки легких сил австрийского флота. Однако, мы не имели ни одного малого быстроходного крейсера, которыми обладали все другие флоты (сами австрийцы имели между тем три таких крейсера, не считая одного, находившегося в достройке на плаву); броненосным крейсерам не хватало скорости хода, а миноносцам - выносливости; число последних к тому же являлось совершенно недостаточным. В результате пришлось держать главные силы вблизи противника.

Постоянное пребывание в море вызывало необходимость в частых приемках топлива (суточный расход флота: 5000 тонн угля и 1000 тонн мазута); кроме того оно утомляло личный состав, отражалось на состоянии материальной части и создавало благоприятные условия для атаки противником кораблей флота. 17 августа адмирал писал министру: "Наши операции только в том случае окажутся действительно эффективными, если мы будем обладать соответствующей операционной базой, расположенной непосредственно у входа в Адриатическое море. За невозможностью использовать Корфу, такой базой, по моему мнению, могла бы явиться Валона, если бы, как я уже запрашивал вас по телеграфу, я мог ею располагать. В существующих обстоятельствах, при отсутствии базы, мы можем подвергнуться внезапному удару в условиях поистине весьма тяжелых". Адмирал часто выдвигал это требование, но всегда без результатов. В Париже стремились щадить нейтралитет Греции и очень считались с подозрительностью Италии, виды которой на Валону, лучший порт албанского побережья, давно были известны.{24}

Флот должен был как-то "выпутываться". Уже пятнадцать дней, как корабли находились в море почти непрерывно.{25} 18 августа первая легкая бригада и миноносцы принимали уголь в открытом море с угольщиков, присланных с Мальты; но линейные корабли также имели срочную необходимость в производстве приемок, и адмирал де Ляпейрер решил идти с ними на Мальту, оставив для наблюдения за выходом из Отрантского пролива две легких бригады и три дивизиона миноносцев. Контр-адмирал де Сюньи, командующий отрядом, получил директиву - оказывать сопротивление попыткам к выходу австрийских крейсеров и сообщить главнокомандующему, если такого рода попытка будет сделана линейными кораблями. Он должен был принять все необходимые предосторожности против подводных лодок (торпеда одной из них, выпущенная по Jules-Ferry, не попала в цель) и держать свои корабли рассредоточенными, постоянно на ходу и часто меняющими курс и место.

23 августа крейсера, в свою очередь, имея необходимость в угле, вынуждены были идти за ним на Мальту: все линейные корабли нуждались в незначительных исправлениях; для охраны Отрантского пролива в распоряжении командования не оставалось ничего, кроме только что прибывшего старого крейсера d'Entrecasteaux, который в течение четырех дней в одиночестве охранял пролив. 27 августа возвратились линейные корабли, а 28-го крейсера. Флот снова находился в полном составе у входа в Адриатику.

Так как австрийская эскадра оставалась в базах и морской бой, на который рассчитывали, становился маловероятным, по крайней мере в ближайшем будущем, наши морские силы необходимо было использовать таким образом, чтобы добиться основной цели - превратить Средиземное море в англо-французское озеро, на котором только морские перевозки и торговые сношения союзников могли бы происходить в полной безопасности. На востоке Goeben и турецкий флот оказались запертыми в Дарданеллах английской эскадрой, которая в полном составе их блокировала. В западной части Средиземного моря наши старые линейные корабли боролись с военной контрабандой, а крейсера отряда особого назначения патрулировали вдоль африканского побережья. Все эти корабли получали непосредственно распоряжения из Парижа и практически были выделены из состава флота. Хотя на главнокомандующего возлагалось общее руководство операциями на всем пространстве Средиземноморского театра, его роль на данном отрезке времени сводилась почти единственно к охране Отрантского пролива.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кораблей
100 великих кораблей

«В мире есть три прекрасных зрелища: скачущая лошадь, танцующая женщина и корабль, идущий под всеми парусами», – говорил Оноре де Бальзак. «Судно – единственное человеческое творение, которое удостаивается чести получить при рождении имя собственное. Кому присваивается имя собственное в этом мире? Только тому, кто имеет собственную историю жизни, то есть существу с судьбой, имеющему характер, отличающемуся ото всего другого сущего», – заметил моряк-писатель В.В. Конецкий.Неспроста с древнейших времен и до наших дней с постройкой, наименованием и эксплуатацией кораблей и судов связано много суеверий, религиозных обрядов и традиций. Да и само плавание издавна почиталось как искусство…В очередной книге серии рассказывается о самых прославленных кораблях в истории человечества.

Андрей Николаевич Золотарев , Борис Владимирович Соломонов , Никита Анатольевич Кузнецов

Военное дело / Военная история / История / Спецслужбы / Cпецслужбы / Детективы
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное