Морские были

В кают-компании снова наступила минута тяжелой тишины.

— Я ни на час не забывал о своей ответственности, — продолжал Седов, за жизнь офицеров и матросов, за этот корабль, за решение главной нашей задачи, которая диктует мне прежние слова команды: курс — норд!

Он встал и медленно направился к двери.

Офицеры молчали.

Уже открывая дверь, решительно обернувшись, командир сказал:

— С Земли Франца-Иосифа желающие могут возвратиться на юг. Я никого не упрекаю… О нет! Я не хочу рисковать людьми. Все вы трудились самоотверженно и честно, и совесть ваша чиста. Корабль достигнет Архангельска, сжигая деревянные части, без которых можно обойтись. Я пойду к полюсу с двумя матросами. Три человека и три упряжки собак — этого будет вполне достаточно для похода.

— Но найдутся ли добровольцы? — осторожно заметил Кушаков.

Глядя ему в глаза, Седов насмешливо улыбнулся:

— Я еще ни разу не сомневался в наших матросах…

Предсказание Кушакова не сбылось. Несмотря на тяжелые льды, «Фока» достиг Земли Франца-Иосифа. Отсюда, с острова Гукера, уже через несколько часов отправятся в дальнюю дорогу три человека. Седова радовала преданность и верность делу, проявленная матросами. Григорий Линник, бывалый матрос, служивший и на Черном море, и на Дальнем Востоке, не ждал, пока его вызовет начальник. Он пришел к Седову и сказал:

— Я с вами, Георгий Яковлевич, хотя бы на край света! Возьмете на полюс? Я — крепкий, дойду!..

— А если не дойдешь? — спросил Седов испытующе. — Ты молод, и сколько еще не пройдено морей!..

Линник улыбнулся и тряхнул головой:

— Ради такого дела ни молодости, ни жизни жалеть не стоит…

Вторым к командиру пришел матрос Пустошный, — смелый, веселый, неутомимый в работе моряк.

— Когда мы выходим, Георгий Яковлевич? Я еще письма на всякий случай хотел бы написать…

— А кто вам сказал, что вы идете на полюс?

Пустошный удивился:

— Кому же еще идти-то?.. На корабле почти все больные: простуда, цинга, ревматизм. Но я совершенно здоров, значит, мое это счастье…

За одно это слово — «счастье» — начальник был готов расцеловать матроса. И важно, как он произнес его: тихо, в раздумье, немного смущенно. Кушаков говорил: «Безумие!», а простой русский матрос говорит: «Счастье!..»

— Можете писать письма, Пустошный, — ответил Седов. — Скоро в путь…

…Наверное в эти минуты и Пустошный, и Линник уже собрались. В последний раз Седов просматривает заготовленную почту. Вот отчеты об исследованиях и открытиях на Новой Земле, уточненные карты, дневники, письма жене и друзьям. Когда будут получены эти, быть может, последние его послания на далекой Большой земле?..

Он аккуратно складывает письма, в последний раз прикасается к неразлучным спутникам — книгам, поправляет фотографии на переборке каюты и закрывает дневник…

…В кают-компании собралась уже вся команда. Входит Седов. Все встают. В торжественной тишине географ Визе читает последние приказы начальника.

«…Итак, сегодняшний день мы выступаем к полюсу; это — событие и для нас, и для нашей родины. Об этом дне мечтали уже давно великие русские люди — Ломоносов, Менделеев и другие. На долю же нас, маленьких людей, выпала большая честь осуществить их мечту и сделать посильное научное и идейное завоевание в полярном исследовании на гордость и пользу нашего отечества…»

Голос Визе дрогнул и смолк. Все взоры обращены к Седову. Он заметно взволнован. Чуть приметно вздрагивает опущенная на стол тяжелая, натруженная рука. Впрочем, он сразу же овладевает собой. В глазах снова теплится знакомая мечтательная улыбка.

— Когда вы вернетесь в Россию, не нужно поднимать тревогу о нас… Не нужно посылать за нами корабля. Мы сможем дойти до материка и сами… Главное: будьте дружны и сплочены, перед вашими дружными усилиями расступятся льды… И еще раз прошу: не тревожьтесь о нас. Мы выполним долг перед родиной. Мы сделаем все, что будет возможно сделать, и даже больше того, что возможно… Нет, не прощайте, до свидания, дорогие друзья!..

И впервые за время зимовки и рейса на глазах Седова блеснули слезы…

2 февраля 1914 года. Глухо громыхает корабельная пушка. В заснеженных горах долго перекатывается звучное эхо…

В сопровождении всей команды Седов, Пустошный и Линник сходят на берег. Собаки лежат на снегу, отворачиваясь от пронзительного морозного ветра. Опытный погонщик Линник поднимает первую упряжку. Голос его звучит с радостной уверенностью:

— Пошли!

Нарты стремительно заносит на косогоре, огромные камни поминутно преграждают путь, и матросы переносят нарты на руках. В пяти километрах от шхуны Седов и его спутники прощаются с друзьями.

Первая ночевка за островом Гукера, на льду пролива. В палатке уютно, тихо, тепло. Но только приоткрыть створку — яростный северный ветер обжигает лицо. Мороз 35 градусов, а при таком шквальном ветре он кажется гораздо большим. Собак приходится брать в палатку. Лежат они смирно, почти недвижно, доверчиво глядя благодарными глазами.